Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы
Шрифт:
Да, командир арьергарда правильно решил не устраивать большого привала. Через пятнадцать минут мы сошли на лед.
Нам приходилось нести на себе оставленные для нас обозом котелки и чайники. Их было уже три штуки, и они побрякивали, как колокольцы.
— Приглуши звон, не демаскируй отделения, — приказал мне Легионер.
Прямо передо мной покачивалась спина Сунила. Красная его куртка в наступающей темноте казалась черной, вышитые пестрые узоры стали неразличимы.
Под ногами шла все та же однообразная
Долго смотреть себе под ноги на этом равномерном и непрерывном движении вперед — закружится голова.
Поочередно выносится вперед то правая, то левая нога; об этом думать не надо, и принуждать себя к этому движению тоже не надо, труднее было бы внезапно остановиться.
Нагибаться, приседать и отталкиваться палками сейчас, после нескольких дней похода, трудно, и поэтому идешь спокойным шагом.
Справа и слева снег.
Вниз смотреть — закружится голова, вверх поднять ее можно лишь на секунду-другую, она словно налита свинцом.
Прямо перед глазами покачивается в такт ходу широкая спина Каллио.
И вдруг раздается жалобный голос самого молодого из нас — Матти.
— Легионер, — говорит он, — я, честное слово, дальше не могу идти!
Он все время крепился, но теперь сдал.
— Иди, иди! — понукает его ласково Легионер.
Мы на середине пути.
И мы снова продолжаем идти вперед.
Мы идем уже по озеру. Странно, что никто из нас, кажется, не заметил, как мы вступили на лед.
И тогда начинает жаловаться другой партизан.
Он говорит, что уже больше часа не чувствует пальцев на правой ноге и что обратно путь известен, а впереди неизвестно, что будет.
Он согласен умереть в бою с лахтарями, но замерзать в лесах он не хочет.
— Иди, иди обратно, — говорю я ему, — там тебя поймают и стукнут по глупой башке колуном. Пожалеют истратить пулю. Иди, иди, — говорю я ему, — мы и без тебя сумеем охранить тыл товарищей.
Мы идем молча некоторое время. Колея почему-то идет зигзагами, углами от одного берега этого длинного узкого озера к другому.
— Вот, — продолжает жалобы свои Анти, — Инари нас покинул.
— Молчи, — приказывает Легионер. — Инари взял на себя другое задание.
Снова скрипит снег, уминаемый нашими лыжами, снова мы, переставляя поочередно правую и левую ногу, толкаем подъемом лыжи, медленно тянем их за собою вперед.
Да, лыжи стали очень тяжелыми.
Я подымаю голову и оглядываюсь. Мы сейчас посредине узкого длинного озера. Справа и слева его обступили темные крутые холмы. Из-за одного медленно выскальзывает луна. Сейчас виден только краешек ее. Звезды спокойно рассыпались по небу.
Вдруг Каллио, идущий перед мною, внезапно останавливается.
Мои лыжи с ходу наскакивают на него. Я тоже останавливаюсь.
Самый молодой из нас лег на свои лыжи, бросил
— Понимаешь, я не могу идти дальше, — говорит он. — Ты не имеешь права, наконец, принуждать меня. Коскинен говорил, что весь поход и сам батальон дело добровольное. Понимаешь? Я пойду обратно.
— Понимаю, — сухо говорит ему Легионер, — ты пойдешь обратно?
— Конечно, я не пойду обратно, что мне там делать? — говорит паренек, но губы его дрожат. — Я отдохну здесь часок, другой, а потом пойду по следам и догоню всех.
— Ты не останешься один, ты замерзнешь здесь один, — отвечает Легионер. — А ну вставай!
— Не встану, — равнодушно говорит Матти.
— Ему нужно обратно к своей бабе, отогреться хочет, — говорит Каллио, — не хватило времени вчера.
— А что же, он прав, — говорит Анти, — и я, пожалуй, останусь с ним.
Тогда Легионер, не обращая внимания на слова Анти, нагибается к Молодому, снимает с его плеча винтовку и надевает на себя, снимает с его пояса чайник и передает мне (на мне висят теперь два чайника), снимает с его плеч вещевой мешок с барахлишком и пищевым довольствием, дает Каллио и вдруг изо всей силы пинает Молодого ногой.
— А ну вставай, может быть, сможешь пройти еще двадцать минут.
Паренек медленно, с трудом поднимается и делает несколько шагов вперед.
— А ну еще, еще, — подбодряет его Каллио, — крепись, парнишка, выдержим. А ну пошли!
И мы все трогаемся дальше, и он, Молодой, слегка пошатываясь, идет вместе со всеми.
Я останавливаюсь на секунду, чтобы пропустить вперед Анти; он идет наравне со всеми и как будто даже не стесняется своего малодушия. Ладно, придем — поговорим.
А все-таки все мышцы отчаянно болят. Тело совсем стало чужим.
Так мы передвигаемся по озеру и опять подходим почти вплотную к самому берегу.
Молодцы ребята, позаботились о нас. Опять треножник, но, на мое счастье, нет котелка.
Здесь они поили лошадей, я вижу это и по следам, и по разбросанным зернам овса, и травинкам соломы. Вот прорубь небольшая, не больше колодца.
— Интересно, как они сделали ее? — спрашивал я.
— А очень просто. Мы в легионе тоже так делали часто. Двадцать выстрелов в лед в упор — и вот тебе прорубь готова.
Он оборачивается к другим и командует:
— Привал на двадцать минут.
Кто распознает минуты на замороженном циферблате единственных часов в арьергарде!..
Каллио уже собирает сучья на берегу для маленького костра.
— Отлично, выпьем кофе, — радуется Легионер и похлопывает по плечу Молодого. — Не раскисай, дойдешь.
— Когда нас англичане отправили на фронт, мы все, как один, сказали, что против Красной Армии, против Советов не пойдем, и тогда… — но Легионер на середине обрывает фразу и начинает настороженно прислушиваться.