Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы
Шрифт:
Я тоже прислушиваюсь и слышу непонятные частые звуки — цок, цок, цок, — словно цоканье копыт кавалерийской части. Эти звуки слышат и другие ребята. Они все насторожились, за исключением Молодого, который заснул все-таки, лежа на своих лыжах.
Отдаленное это цоканье становится все ближе и ближе.
Откуда бы здесь взяться кавалерии?
Легионер, прислушиваясь, приложил неуклюжую ладонь к уху.
И вдруг Анти бросает на снег свою винтовку, быстро надевает лыжи и хватается за палки.
— Это
— Погоди, — пробует отшутиться Каллио, — у тебя ведь совсем не было силы, чтобы пройти несколько лишних шагов.
— От кавалерии не удерешь, — спокойно говорит Легионер, — а пуля в спину самое гнусное дело. — И помолчав: — Десять храбрых человек, если они хорошо подготовлены, могут дать отпор конной сотне.
Эти странные звуки все продолжают и продолжают приближаться.
Легионер разбрасывает лыжными палками костер. Горящие сучья шипят и чадят на снегу.
Легионер приказывает нам окопаться, и мы быстро роем себе лыжами небольшие ямки в снегу. Легионер говорит:
— Надо подпустить на двести метров и потом бить в упор с возможнейшей быстротой. В кавалерию бить легко, лошади упадут и помнут всадников. Проверьте, заряжены ли винтовки.
Мы проверяем.
— Почему же ты, Анти, не уходишь от нас? — спрашивает Каллио.
Анти окопался рядом с нами и молчит.
А это странное цоканье все нарастает и нарастает.
Оно совсем близко, и вот я вижу темные силуэты передвигающихся животных.
И какие-то легкие, странные, полупрозрачные всадники скачут на них. Я нажимаю спусковой крючок, но выстрела нет.
Неужели осечка? Я быстро отворяю и снова досылаю патрон, закрывая затвор. Снова нажимаю крючок.
Опять выстрела нет.
Я оглядываюсь и вижу, что у Сунила и у Легионера то же самое.
— Проклятие! — ругается Легионер. — Ударник примерз к пружине, так бывало и в девятнадцатом.
Огромный эскадрон приближается, он мчится, цокая по льду озера, прямо на нас.
Тогда Анти, снова оставляя на снегу винтовку, вскакивает и бежит к лесу.
Каллио встает во весь рост из своего снежного окопчика и, держа в руках винтовку, озирается, не зная, что предпринять.
— Что делать нам? — быстрым шепотом спрашивает он меня.
— Я и сам не знаю, — говорю я.
И тут раздается громкий смех Легионера.
Что он, спятил, что ли?
Нет, он совсем не спятил, и смех его по-настоящему весел.
— Черти! — кричит он нам. — Черти! — кричит он нам во весь голос. — Да ведь это ж не кавалерия, да ведь это же олени!
И я вижу, глядя на приближающиеся темные тени, что это действительно оленье стадо, олений табун. Да откуда здесь и взяться-то кавалерийскому отряду? Кавалерия только на юге, а здесь кони провалились бы в снег.
Господи, до чего мы были глупы!
Да,
Я встаю во весь рост и машу над головою винтовкой.
Должен же кто-нибудь гнать их, сами они не пойдут сюда.
Каллио тоже понял, в чем дело, и снова собирает еще не остывшие сучья в костер. Снова разгорается пламя.
И вот перед самыми нашими окопчиками стадо останавливается как вкопанное.
При свете луны колеблются на снегу ветвистые тени больших рогов.
К самому костру подкатываются нарты, и с них спрыгивает, протягивая Легионеру руки, человек.
— Здравствуй, товарищ!
— Здравствуй, здравствуй!
Он заулыбался, пожимая руку Каллио.
— Это ты, товарищ, сказал мне: «Гони теперь оленей, куда хочешь, хоть к чертям», а я решил, — не к чертям же в самом деле гнать их! — я решил присоединиться к батальону вместе со своим стадом, а когда в Куолаярви узнал, что вы пошли в Советскую Карелию, погнал оленей своих изо всех сил. И вот догнал. — Он огляделся. — А где остальные?
— Остальные впереди, мы идем арьергардом, — на правах старинного знакомства фамильярно похлопывая по плечу пастуха, объяснял Каллио.
— Тебе придется догонять их, — сказал Легионер.
И мы все снова уселись у костра.
Около нас шевелится ветвистый лес оленьих рогов.
Да, здесь были и быки, и важенки, и молодняк с первыми рогами, и пыжики. Они стояли совсем спокойно, опустив морды, но не копали своими копытами снег, чтобы достать из-под него ягель, как это они всегда делают на стоянках.
Они ровно дышали, и маленькие дымки подымались к черному небу.
Это ночное оленье стадо казалось сказочным, пришедшим к нашей стоянке из рун «Калевалы».
— Здорово же ты нас напугал, — сказал пастуху Каллио.
— Нельзя ли на твои нарты пристроить одного партизана? — спросил Легионер и кивком головы указал на спящего у костра Молодого.
— Нет, мои нарты больше одного не подымут. Вот если бы он умел сидеть, держась за рога!
Но паренек наш, если когда-нибудь и умел ездить верхом, сейчас явно был не способен на это.
— Я думаю, что мои олени вам пригодятся, — с гордостью сказал пастух.
Анти успел уже спуститься с берега и осторожно, видимо стыдясь, подошел к костру.
Он вытащил из своего мешка хлебную корку и, подойдя к поодаль стоявшей важенке, поднес хлеб к ее замшевым нежным губам.
Важенка не пошевелилась и хлеба не приняла. Не взял хлеба и другой олень.
— Брось тыкать своей коркой им в нос, — рассмеялся пастух. — Разве ты не знаешь, что если б олень даже подыхал с голоду, все равно из рук не возьмет ничего. Честное слово!