Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы
Шрифт:
— Хорошо еще, что почти нет ветра, нет метели.
Да, идти по берегу было труднее, хлопотнее, но зато безопасней.
Отдав нужные распоряжения, Олави решил воспользоваться непредвиденной остановкой.
У Эльвиры в санях оказалось несколько палок. Он поставил их стоймя по бортам саней, прикрутил покрепче и сверху натянул одеяло.
Так от прямого снегопада ребята были защищены. В санях были еще одеяла и оленьи шкуры. Старуха не поскупилась и собрала дочери и внучкам в дорогу все, что можно было найти теплого. Много вещей пришлось оставить дома,
Февральские дни у Полярного круга коротки.
Пока Олави возился, устраивая сани, Эльвира успела сбегать к ближайшему костру и подогреть взятое из дома молоко.
Когда Эльвира вернулась к своим саням, кибитка была совсем готова.
Нанни опять спала как ни в чем не бывало, Хелли же стала жадно глотать теплое молоко.
В темноте саней закутанная Эльвира неловко приняла от рук Хелли бутылку и пролила немного молока в сани.
— Да, темно, — говорит Олави и достает из положенной на дно саней сумки стеариновую свечу. Старуха теща обо всем позаботилась! Он втыкает эту свечу в горлышко бутылки. — Вот и освещение готово, подсвечник хорош.
Чиркает спичку, и трепещущее пламя свечи мечется в кибитке.
Олави идет дальше к голове обоза.
Вытащенную из воды лошадь возчик обтирает попоной. Олави распределяет груз этих саней между соседями.
Обоз медленно продвигается вперед. Вот и тесть со своими санями.
— Чего остановился, отец? — спрашивает Олави.
Тот не отвечает, только ругается последними словами.
— Тоже выволокли под старость из дому, на мучения, — и со злостью машет рукою на сани.
Полозья, проскочив по выступившей на лед воде, наполовину обледенели. Рыхлый снег пристает к ним и тормозит движение, лошади ни за что не проволочить сани в таком виде даже и ста метров. Приходится останавливаться и счищать все время налипающий комьями снег.
Это довольно хлопотная и неприятная работа. Олави останавливается на три минуты, чтобы помочь старику.
Мимо проходят груженые сани бесконечной вереницей.
— Олави, — раздается над самым ухом.
Олави поднимает голову.
— Олави, почему задержка? — спрашивает Коскинен.
— Сани провалились в воду, — отвечает Олави. — Мне нужен один человек, чтобы шел по реке и говорил, когда нужно сворачивать.
— Ну что ж, бери Лундстрема.
Лундстрем сходит с саней.
— Я обойдусь пока и без адъютанта, — шутит Коскинен и ударяет по лошади.
Он торопится догнать отряд.
Лундстрем встал на лыжи и пошел по реке, по следу.
По берегу медленно шел обоз.
Лошади вязли в снегу по самое брюхо. Мелькали угольки трубок, слышалась брань.
Лундстрем шел по реке не торопясь. Он боялся только одного: как бы не влететь лыжами во влажный снег. Тогда нельзя было бы дальше идти на них.
Олави подошел к
Только присев на оленью шкуру, он почувствовал, как устал. Тогда он растянулся в санях, во всю длину своего рослого тела, задел головой спящую Нанни и заснул крепким, но тревожным сном.
По временам он открывал глаза и чувствовал колыхание саней. И видел покачивающуюся спину дремавшей Эльвиры. Все в порядке. Тогда он снова смежал веки. Эльвира покрыла его одеялом.
Обозы продвигались вперед.
По-прежнему шел снег.
Инари повернулся на правый бок — и проснулся. Лежать было неудобно, жестко. Мешала ручная граната.
Не было ни шума разговоров, ни выстрелов, холод не пробрался еще под одежду, и никто не тряс за плечо.
Он проснулся сам по себе — значит, спал он немало. Было совсем светло.
Утро?
Инари протер глаза, и сразу две мысли пришли в голову: первая — арьергард должен был выйти утром, на рассвете, в путь и вторая — Хильда!
Она ушла за спиртом и сейчас же должна была вернуться. И вот, поди ж ты, до сих пор не пришла.
Инари вскочил.
Сено под ногами. Над головою сходились острым углом доски крыши. Он был на сеновале. Теперь он ясно припомнил все и, взяв в руки русскую винтовку, начал спускаться вниз.
«Здорово заспались ребята, — подумал он, — а как раз сейчас самое лучшее время для дороги».
Инари распахнул дверь в комнату.
Никого из партизан в избе не было.
Прибирая горницу после неожиданной ночевки отряда, возились хозяин и хозяйка. Увидев Инари, старуха спросила:
— Разве вы возвращаетесь?
Он не ответил ей, но ему стало ясно, что отряд уже ушел, а проспал-то он сам. «Надо догонять».
Часы хозяйские говорили о том, что сейчас ровно два.
«Если вышли по расписанию, я отстал самое меньшее на шесть часов!»
И он подошел к стене прихожей, чтобы взять свои лыжи, но их на месте не было. Он обшарил взором всю стену — лыж не было. Их кто-то забрал себе. Он вышел на улицу, у наружной бревенчатой стены лыж также не было. Тогда он, уже покрытый хлопьями мокрого снега, вошел обратно в горницу и спросил хозяина:
— Не знаешь, старина, как бы мне раздобыть здесь лыжи?
— Не достанешь, все лыжи партизаны забрали. Хоть шаром покати! Придется тебе вдогонку на своих на двоих топать! — ответил старик и понимающе подмигнул.
Он и в самом деле начинал соображать, в чем дело.
— Поройся в своих чуланах, может быть, раскопаешь какую-нибудь заваль?
Инари потрогал гранату, висевшую на поясе.
— Что ж, посмотрю, — сказал старик. — А ты, старуха, сбегай к соседям и спроси, может быть, у них оставили.
— Плачу, как за новые, — вдогонку уходящей хозяйке крикнул Инари.
— Ладно уж!
Однако у соседей лыж тоже не оказалось. Партизаны все забрали с собой, и все же некоторым из них пришлось отправиться без лыж.