Мы вместе были в бою

Смолич Юрий Корнеевич

— Записалось восемьдесят пять. Но придут еще, — ответила девушка, слегка вздохнув.

— Чудесно, — сказал Стахурский, — я сегодня буду работать до двенадцати и постараюсь принять всех. Назначьте им всем примерно время, чтобы они не томились в коридорах, — пусть пока погуляют у Днепра. — Стахурский улыбнулся, но вспомнил свою вчерашнюю прогулку на Днепре, и улыбка исчезла с его лица. — Идите. Я скажу вам, когда начинать прием.

Девушка вышла. Стахурский немедленно принялся за чтение программы, чтобы отогнать нахлынувшие воспоминания.

Но эти мысли оказались проворнее: они уже успели заполонить его… Он сидел в директорском

кабинете института, в котором начал свой жизненный путь. Он пришел сюда зеленым юнцом, и когда впервые переступил порог этого кабинета, как те, что сегодня придут сюда, сердце его замерло: сейчас он отчетливо вспомнил это чувство. Это было незабываемое пугливо-сладостное, тревожно-приятное чувство — он переступил порог, за которым находился не просто незнакомый ему и безусловно суровый директор, а все его невообразимое, пугающее, но и манящее будущее… Потом потекли студенческие годы. Он заходил в этот кабинет все чаще — сперва только за студенческим билетом, потом как староста курса, как редактор институтской газеты, как член комсомольского бюро… Потом три года аспирантуры. Потом четыре года его здесь не было. За эти годы там, в подполье, в партизанском отряде, в армии, на землях Европы, в его памяти даже ассоциативно не возникало представление об этом кабинете. В последний раз он вышел отсюда с дипломом в руках и был уверен, что больше ему уже не придется переступить этот порог. И вот он снова здесь на месте неизменно строгого директора, и сейчас ему предстоит руководить институтом и учить студентов тому, что он сам, кажется, успел забыть…

Неужели забыл?

Он придвинул программу.

Вот строительный факультет: теоретическая механика… сопротивление материалов… геодезия… строительные конструкции… основания и фундаменты… — тысячи страниц, сотни часов зубрежки, а иногда: «Придете еще, поговорим в другой раз». Стахурский улыбнулся. Нет, он еще не забыл всего этого. Просто оно как-то отошло в самый далекий уголок памяти за ненадобностью, словно военнослужащий, в мирное время уволенный в запас. В мирное время инженер Стахурский — офицер запаса. Во время войны — он подпольщик-партизан, сапер, а в запасе остается инженером-строителем. И сейчас у него начинается действительная служба мирного времени. Он сапер и в мирное время и во время войны.

Стахурский отложил программу и посмотрел на папки. В первой были заявления от «А» до «Е». Он бегло просмотрел несколько листков. Это были заявления юношей от восемнадцати до двадцати пяти лет. Но эти молодые люди уже прошли немалый жизненный путь. Среди них были Герои Советского Союза и кавалеры боевых орденов. Были ветераны войны — инвалиды без рук или без ног. Были партизаны. Девушки, вернувшиеся из фашистской неволи. Но были и такие, которые только что окончили среднюю школу.

И все они — герои, солдаты, партизаны, инвалиды, люди, прошедшие суровый путь, и зеленые юнцы со школьной скамьи, — все они хотели стать инженерами-строителями. Всех их надо было выучить и воспитать, чтобы они стали инженерами и достойными советскими гражданами. Это должен сделать он, Стахурский.

Большевик, инженер Стахурский должен был итти с ними плечо к плечу, боевым побратимом, как на войне, даже еще большим побратимом, чем на войне, ибо война — это только вынужденная и скоропреходящая необходимость, а мирная жизнь и строительство — это нормальный и постоянный образ жизни советского человека. И настоящим, верным побратимом на войне можно

быть, если ты был настоящим побратимом в мирной жизни.

Дверь распахнулась, и вошел Власенко.

Брови его обиженно хмурились.

— Ну, здорово, Стахурский! — сказал он несколько громче, чем это принято для приветствия. — Когда я тебе предлагал, — ты не соглашался, а потом…

— Меня направило управление кадров ЦК. А когда я приходил сюда утром, то даже не представлял себе, что придется здесь работать. Я в самом деле хотел пойти на строительство. А меня направили сюда на твое место — исполняющим обязанности директора.

— А-а! — удивился Власенко. Но сразу же весело засмеялся. — Ей-богу, правильно: ну какой из меня научный работник и директор? Мне на производство нужно. Теперь, когда директор есть, меня отпустят: поеду на Донбасс теплоцентраль восстанавливать. Просто здорово!

Вошел Никифор Петрович с тряпкой и начал старательно вытирать пыль.

— Никифор Петрович, — сказал Стахурский, — вы тряпку эту бросьте и найдите кого-нибудь, кому передать ее вместе с прочими вашими обязанностями.

Никифор Петрович настороженно взглянул на Стахурского:

— Вы меня увольняете?

— От обязанностей швейцара увольняю. Но назначаю вас на другую работу.

— Товарищ Стахурский! — дрожащим голосом произнес старый швейцар. — Я не могу на другую работу, я привык…

— Успокойтесь, Никифор Петрович, — сказал Стахурский, — вы привыкли не к месту швейцара, а к институту.

— Истинно так.

— Так вот: вы назначены заведующим хозяйством института.

Старый швейцар стоял ошеломленный. Он не мог вымолвить и слова. Услышанное дошло до его сознания, он его постиг, но еще не в состоянии был реагировать.

— Так вот, — сказал Стахурский, — мы доверяем вам, верим в ваши знания и любовь к институту. Поздравляю вас! Вам первое время будет не легко на этой работе, но мы поможем вам, как сумеем. Хотя думаю, что вы справитесь лучше нас. Очень прошу вас, Никифор Петрович, завтра в девять утра прийти сюда, и мы с вами сядем и обмозгуем план неотложного ремонта. А теперь мы с товарищем Власенко начнем прием.

Никифор Петрович слегка подтянулся.

— Слушаю, товарищ директор.

Он вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

— Четверть седьмого, — сказал Стахурский, — пятнадцать минут академического опоздания прошло. Давай, Власенко, начнем. Товарищ Дятлова! Приглашайте товарищей. Пусть заходят по одному.

Секретарша ушла. Дверь сразу же снова открылась, и странное ощущение потрясло Стахурского: сердце его замерло и провалилось в бездну точно так же, как полжизни тому назад, когда он сам впервые переступил порог директорского кабинета. На пороге стоял юноша в кителе с погонами лейтенанта. Он щелкнул каблуками по-военному и спросил:

— Разрешите войти, товарищ майор?

— Прошу, — сказал Стахурский. — Садитесь. Только теперь я такой же майор, как вы лейтенант. Сейчас я директор, а вы студент. Сегодня мы с вами еще не успели, а завтра уж будем в штатском. Вы когда демобилизовались?

— Со второй очередью, товарищ май… директор.

— Значит, вместе. Вы подали заявление в институт, но хотите говорить со мной лично. В чем дело?

Лейтенант замялся.

— Видите, товарищ директор, хотя вступительных экзаменов и нет, но конкурс очень строгий — одна вакансия на трех, а у меня в аттестате тройки, и я боюсь, что меня не примут.