Мы воплотим богов
Шрифт:
Я нагнулась за сеном, и спина заныла после долгой дороги в седле. Со стоном выпрямившись, я сделала вдох – и не смогла выдохнуть. За негромким фырканьем и шарканьем перетаптывающихся лошадей я услышала приглушенный гул.
– Стук копыт.
Я бросила сено и рывком распахнула дверь. Звук снаружи стал таким громким, что Яконо с Унусом вышли из дома. Унус посмотрел на нас, но взгляд Яконо был прикован к лесу.
– Думаешь, они приближаются с той стороны? – прошептала я Кайсе, не рискуя повысить голос и спросить Яконо, чтобы не привлечь солдат.
«Не знаю, но надеюсь,
Так и было. Я отступила в тень, хотя это наполовину уменьшало обзор двора. Стук копыт становился громче. Никто не мог знать, где мы, но лошади уже приближались. Защебетали и испуганно взмыли в небо птицы. За деревьями двигались тени. Яконо с Унусом опять скрылись в доме, а я затаилась с колотящимся сердцем. Кто бы это ни был, я надеялась, что они проедут мимо.
Но случилось худшее: в ярком свете показались полдюжины левантийцев. И, что еще хуже, их лошади замедлили шаг. Всадники о чем-то переговорили и, как будто нас прокляли все боги на свете, натянули поводья и спешились.
«Вот дерьмо, – прошипела Кайса, когда один воин указал на дом и произнес имя Лео. – Нужно что-то делать».
«Делать что? Я могу постоять за себя в драке, но не против толпы левантийцев».
«Нельзя же просто прятаться».
С силой, подобной приливу, она попыталась захватить наши руки и ноги, но я крепко стиснула кулаки.
«Прекрати, – сказала я. – Если левантийцы нас схватят, нам никак не добраться до Мико раньше Дуоса».
«Мне плевать на Мико, я беспокоюсь об Унусе. Если он погибнет, Кассандра, я тебя никогда не прощу».
Мрачное обещание в ее словах свинцом сдавило мне грудь, но я покачала головой.
«Мы никому не поможем, если нас схватят».
Голоса звучали уже внутри дома, я подкралась к двери сарая и выглянула наружу. Трое левантийцев, оставшихся во дворе, завершали осмотр. Один указал в нашу сторону.
«Вот дерьмо».
Я попятилась, борясь с попытками Кайсы захватить тело. Спотыкаясь из-за постоянно менявшегося контроля, мы приблизились к лошади.
«Прекрати! Надо отсюда выбраться!»
Лошадь фыркнула, когда я схватила поводья, радуясь, что не успела ее расседлать. Забираться на лошадь всегда было непросто, но сейчас я как обезумевшая вскочила в седло, в ушах звенела паника.
«Кассандра! Остановись! Мы не можем их бросить!»
«Мы не сможем спасти их, если сами отсюда не выберемся. Только надо сперва дойти до Мико».
«Касс!»
Я проигнорировала ее и направила лошадь к свободе.
– Мы уходим, – шепотом произнесла я и пустила лошадь рысью, ускоряясь по мере приближения к двери.
Едва я успела заметить мелькнувшую тень снаружи, как дверь рывком распахнулась, и мы пронеслись сквозь нее, сбив с ног левантийца. Нам что-то кричали вслед, но меня было не остановить. Скача через двор, я мельком увидела на лестнице Яконо и Унуса, оба стояли с поднятыми руками в знак того, что сдаются. Мы опрометью нырнули в лес.
Левантийцы кричали мне вслед, но я не оглядывалась. Била пятками бока лошади и гнала вперед, не заботясь о направлении, лишь бы прочь отсюда. Предоставив лошади выбирать путь,
4
Дишива
Когда всю жизнь провела в седле и бродила по иссохшим степям, добывая летом крабов в грязи, а зимой охотясь на оленей, трудно привыкнуть к белой одежде. К невозмутимости и безмолвию. И к тому, что люди целуют тебе ноги.
Я едва не пнула первого сделавшего это чилтейца. Это было так унизительно, что противоречило моему опыту общения с этим народом. Однажды они схватили меня и насиловали в грязи. А теперь превозносили как идола.
Доминус Виллиус получал от всего этого огромное удовольствие.
Он часто находился поблизости, и его присутствие не настолько угнетало, чтобы я не думала о побеге, но его внимание было слишком пристальным, чтобы побег удался. Он привел трех молодых кисианцев, и теперь они кланялись у моих ног, бормоча благочестивые речи. Я иногда развлекалась, представляя, как набожные солдаты говорят нелепости вроде «я жру волосы, чтобы достичь святости» или «зад священен», но эта троица выглядела слишком уж скучной. Они трогали свои подвески. Кланялись. Целовали мне ноги, и тепло их губ на холоде было отвратительно. Выполнив ритуал, они встали и удалились, игнорируя отчаянную мольбу в моем взгляде: маска скрывала все. Все, кроме поврежденных глаз.
Избранная, чье единое видение создаст империю.
Группа вышла на тусклый солнечный свет, покидая затхлую импровизированную церквушку, называвшуюся теперь моим домом. Кроме частокола в лагере было мало построек, но я все равно не испытывала благодарности за сухое место для сна или уединенное и тихое убежище, где меня не преследовал взгляд Лео.
Я втянула поглубже воздух и задерживала дыхание, пока не заболели легкие, а перед глазами не появились черные пятна. Если дотерпеть до потери сознания, тело все равно продолжит дышать, независимо от моего желания. Так я и должна поступать. Из-под маски вырвался вдох облегчения, и я опустилась в кресло. Я должна собрать всю волю и победить, как стремится выжить тело. Рано или поздно Лео оступится. Дрогнет.
Ноги дрожали, и, чтобы прогнать подкравшееся уныние, я поспешно встала и принялась мерить шагами комнату. Восемь шагов от одной стены до другой. Девять от двери до задней стены. Счет всегда получался один и тот же, и его постоянство успокаивало как ничто другое.
Отдышавшись, я остановилась у двери и выглянула наружу. Ничего не изменилось: те же шатры. Ближний принадлежал Лео, остальные, поменьше, уходили рядами вдаль. Дождей в последние дни выпало меньше, но земля оставалась раскисшей, и дышать было тяжело от вони сырости и дерьма, точно так же, как в тот раз, когда я была пленницей в чилтейском лагере.