Мы все актеры
Шрифт:
ШУРКА: Поди, Холера, настучи ментам, сколько нас сегодня за столом. Считать умеешь? или только штыри в разъемы вставлять, блин?
Холера плюхается обратно на скамью. Поправляет на плечах пальто внакидку. Роняет на грудь некрасиво стриженную седую голову и стихает. Минуту-другую едят молча. На авансцене Марсик точит когти об притолоку. Потом вываливается боком в меркнущий палисадник. Там пугает и ловит Синицу, но она не дается в лапы. Шариф встает захлопнуть дверь. Его опережает человек в маске, закрывающий двери наподобие
ШУРКА (нарушает молчанье за столом): Коммуна, блин.
ХОЛЕРА (воскресая, снова поднимает тяжелую башку на безобразно толстой шее): Парижская! Восемнадцатое марта!
ШУРКА: Тебе, Холера в Париж самая дорога. ( Тянет ее за грязный фартук). Ив Сен-Лоран! От кутюр!
САБИР (мрачно): Не тюрки! Таджики не тюрки!
ИРИНА СЕРГЕВНА: И не тюрки и не чурки, эти Шурки сами дурки. Мольер во гробе радуется.
Холера незаметно встает. Надевает пальто в рукава. Уходит на негнущихся широко расставленных отёчных ногах, неслышно затворив за собой дверь. Человек в маске показывает ей вслед большим пальцем, загнувши остальные четыре.
ШУРКА (к Ирине Сергевне, кивая на братьев Шахзоды): И как Вы, Ирина Сергевна, этих двоих пустить в дом не побоялись? Моджахеды, блин.
ИРИНА СЕРГЕВНА: Они мне крышу обещали…
ШУРКА (вылупляет глаза): Вы… Вы тоже? наркотой промышляете?
ИРИНА СЕРГЕВНА: Нет, в буквальном смысле. Будут мне летом крышу крыть, Шариф и его два шурина.
ШУРКА: Шурина-мурина, блин.
ОЗОД (замогильным голосом): Женщины не садятся за один стол с мужчинами.
ИРИНА СЕРГЕВНА (оторопев): Но у нас всего один стол…
ОЗОД (как из преисподней): Тогда они едят позже.
ИРИНА СЕРГЕВНА: Волк, коза и капуста. А если вы двое будете обедать у себя в комнате на табуретке? и Шариф с вами, если захочет? (Трое брюнетов кивают).
ИРИНА СЕРГЕВНА: Хорошо, со следующего раза.
ШАХЗОДА (с шелковыми интонациями): Я буду им подавать и всё убирать.
ШУРКА: Докатились, блин. Эта Ваша крыша, Ирина Сергевна…
ИРИНА СЕРГЕВНА: Наша общая крыша, Шура…
ШУРКА: …нашими слезами будет полита… общими… вперемешку… русский общинный уклад, блин… (Ирина Сергевна и Шурка улыбаются друг другу). А Шахзода у нас топ-модель. Если еще сделать такую восточную коллекцию… отпад.
ШАРИФ: Нет, это нельзя… Вы же знаете – наши женщины никуда, только дома.
ШУРКА: Блин, а магазин мыть можно? а в этом цехе вашем на площади – бывшие хозтовары – у станка стоять можно? в три смены, блин? станки допотопные, блин… грохот… тоже мне, блин, фундаменталисты.
ШАРИФ (без тени сомненья): Станки импортные. И там работают одни женщины. Это можно.
ШУРКА: А носки какие выпускают? мужские, блин? (Шариф серьезно задумывается). И хозяин, блин, мужчина?
ШАРИФ (не так уверенно): Хозяин должен быть мужчина.
ШУРКА: Гарем, блин. Белое солнце пустыни.
ОЛЕГ: Правда – восточные женщины
ИРИНА СЕРГЕВНА: Вы, Шура, эмансипантка. Хвост трубой. Я – кошка, хожу где вздумается, гуляю сама по себе.
МАРСИК (поддерживает разговор) Фыр мяу!
ИРИНА СЕРГЕВНА (к Шахзоде, моющей посуду): А из Нау… цыц, Марсик, закрой пасть… из Нау видны снежные горы?
ШАХЗОДА (нежным голосом): Да.
ИРИНА СЕРГЕВНА: И летом в снегу?
ШАХЗОДА (простодушно): Нет, у нас всё растет – помидоры и чеснок.
ИРИНА СЕРГЕВНА: Не в долине. На вершинах летом – снег?
ШАХЗОДА (поняв): Да, только далеко от Нау.
МАРСИК (сердито поправляет): Мяу.
ИРИНА СЕРГЕВНА: Брысь! уйди в тень. (Человек в маске берет кота поперек живота и оттаскивает в тень).
МАРСИК (продолжает возникать): Демократия, блин.
ИРИНА СЕРГЕВНА: Вот именно… тоже выучились разговаривать... мышей не ловят…
МАРСИК (кипятится): Мыши, блин! где ты их видела, холера?
ИРИНА СЕРГЕВНА: Я не холера! Холера вон сидит! Нет, гляди-ко, ушла. Где бы это записать… выморозили мы Холеру… (Пускает газ в АГВ на полную мочь).
ШАРИФ: Взорвете, блин. Клапана, блин, нету.
ШАХЗОДА (застенчиво): Я блины печь не умею. Я научусь.
ИРИНА СЕРГЕВНА: Нет, Шахзода. Блин – это вместо ругательства. Ты так не говори.
ШАХЗОДА (робко): И печь их нехорошо?
ИРИНА СЕРГЕВНА: Печь можно.
ШАХЗОДА: Пусть я пеку? а как называть?
ИРИНА СЕРГЕВНА (терпеливо): Оладушки.
ШУРКА: Ла-адушки, ладушки, где были? у бабушки.
АЛЁНКА (далеко-далеко, в шуме зимнего ветра): У бабушки с дедушкой не ладушки. Я давно во дворе гуляю, у меня ножки замерзли.
ШУРКА: Чтой-то сердце щемит. Отец там не просыхает, мать издёргалась. У Алёнки на снимке глаза как у волчонка.
ШАХЗОДА (стирая в раковине детские штанишки): Манзура в школу пошла. Мы ее не привезли. Я скучаю, когда мало детей.
ШУРКА: Ладно-ладно… не прибедняйся… подумаешь – далеко… ближнее зарубежье, блин… с чьими родителями осталась-то?
ШАРИФ: У нас дети всегда остаются в семье отца.
ШУРКА: Исламский мир, блин. Свои законы. (Раздается условный стук №1 в заднее окошко, выходящее на стенку сарая). Где Холера, блин? (Быстро отворяет дверцу чулана, заталкивает туда Озода, Сабира и Олега. Закрывает их, задергивает шторку, придвигает стул, сажает Шахзоду). Ну ты, Шухеразада, сиди тихо. (Входят двое ментов, синхронно берут под козырек).
МЕНТЫ (хором, в унисон): Прошу предъявить документы. (Шурка бросает на стол паспорт. Менты хватают его с двух сторон за обе створки, как раковину с жемчужиной, сдвинув головы и упёршись друг в друга лбами.) Гражданка Российской Федерации… регистрация на шесть месяцев… не просрочена… с дочкой… где дочка?