Мы все актеры
Шрифт:
ШУРКА (чешет его за ухом): Ма-асик… Ма-асик…
ЗАНАВЕС
Чуть печальным августовским вечером по темному занавесу катятся вниз не удержавшиеся на небе звезды. Человек в маске безуспешно пытается их поймать, хлопая ладонью по бархату. На авансцену из одной кулисы выходит встрепанная Шурка, из другой Ирина Сергевна.
ШУРКА (развязно): Сколько лет, сколько зим…
ИРИНА СЕРГЕВНА: Что, Шура, опять хозяйка отдыхать поехала? прямиком на Гавайи?
ШУРКА (беспокойно озираясь): От чего отдыхать-то? от безделья, блин? нет, блин… хозяин за выручкой придти поленился… звонит мне на мобильник:
ИРИНА СЕРГЕВНА: Нет, Шура… тогда бы эти здоровенные от вас так легко не отвязались. И знали бы по описанью, кого трясти… так что…
ШУРКА: Всюду мерещится… засыпаю, вроде уж совсем вырубилась – будто кто толкнул, и опять ни в одном глазу.
ИРИНА СЕРГЕВНА: Ну да… не спи, зайчик – волк рядом… ты чуткая…
ШУРКА: Шакал он, а не волк…
Ирина Сергевна обнимает ее за плечи. Уходят в одну кулису. По авансцене проносятся большие желтые листья. За ними, с северным ветром, сложив крылья, устремляются угловатые ласточки.
ЗАНАВЕС ОТКРЫВАЕТСЯ
Кухня под лестницей – из первого действия. На сцене лишь три женщины. Холера, как всегда, сидя спит, Ирина Сергевна штопает носки, Шахзода моет плиту. За окнами темно – хоть глаз коли.
ШУРКА (входит в кожаной куртке и висящем из-под нее синтетическом свитере; мурлычет): Танцевала осень вальс-бостон…
АЛЁНКА (издалека, тихонечко): Мама, снежинки!
ШУРКА: В Северодвинске, наверно, уже снег… (хорохорится)… Олег мне вчера звонил… говорит – как там у вас, тепло еще? а у нас тут… (резко замолкает, не зная, что врать дальше, где это тут – за двадцать километров в Москве? меняется в лице)… или вправду – забить, забыть… я такая… (опять никнет)… только все они такие, а я не таковская. Он, блин, никогда больше трех дней в командировках не был… вещички все забрал… подчистую. Сидит, блин, у кого-то в тепле за компьютером… грины гребет… (Снимает куртку, ежится, надевает опять).
ИРИНА СЕРГЕВНА (теряя чувство меры, воздевает руки): О, вопль женщин всех времен…
ДАЛЕР или ТАХМИНА (наверху): А-а-а! (Шахзода спешит к детям. В занавешенное заднее окошко раздается условный стук №4.)
ЧУЖОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Шахзода!
Шурка проворно приподнимает с посудной полки перевернутую кружку, берет из-под нее порошок в бумажке. Слегка отдергивает занавеску, приоткрывает окно, протягивает в щель руку с Шахзодиным товаром. Раздается выстрел. Шурка падает. Из задней двери вырываются Шариф, Озод и Сабир. Шахзода уж стоит на пороге верхней комнаты. Ирина Сергевна поддерживает голову Шурки.
ШУРКА: Песец…
АЛЁНКА (совсем близко): Иду! еще минуточку!
ИРИНА СЕРГЕВНА: Всё… не дышит… пристрелили. (Человек в маске открывает свое лицо и склоняется к ногам Шурки. Ирина Сергевна стоит на коленях в головах у нее.)
ШАРИФ (к Шахзоде): Бери деньги и детей.
Шахзода, метнувшись в светелку, снова нарисовалась на лестнице. Несет двоих ребятишек, побольше и поменьше. Ее братья срывают с вешалки пальто Ирины Сергевны и Шурки.
ХОЛЕРА (хлопает совиными глазами): Начальнику ПВО! Противник нанес удар с воздуха!
ЗАНАВЕС
ПУГАЮЩИЙ ПУГАЧ
Сцены из актерской жизни
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ЧЕЛОВЕК ПО ПРОЗВАНЬЮ КАРАБАС-БАРАБАС, создавший и возглавивший собственный театр; арендует помещенье старого клуба.
ПЕТРОВИЧ, его основная опора – за всё про всё.
ВАЛЕНТИН ДОСИФЕЕВ,
САНЬКА,
ЛИЗА - актеры, пришедшие вместе с Карабасом-Барабасом.
НАИЛЬ – рабочий сцены.
АНТОНИНА – жена Валентина, неудавшаяся актриса, в последней сцене статистка того же театра, в первых сценах – экономист НИИ нефтяного профиля.
ФАИНА ВАСИЛЬЕВНА АЛИБЕКОВА – ее начальница в НИИ.
ФИМА ФРИДЛЯНД – женственный юноша, подчиненный Фаины.
МИХАИЛ ЧЕРНЯЕВ,
АЛЕКСЕЙ БЕЛЯЕВ – врачи-психиатры.
ВАСЯ КОРОЛЕВ – рабочий в психушке, сам не совсем здоровый.
ЛОМОШЕЕВ,
ЗВЕРЕВ – психи.
СЛЕДОКОПЫТОВ – следователь.
ОВЧАРКИН – его помощник.
Психи, медперсонал больницы, врач скорой помощи, менты, возмущенная публика.
ПРИЗРАКИ – числом восемь, среди них два трупа, мужской без головы, но на ногах, женский завернут в скатерть.
ПУГАЧ – наделен способностью самостоятельно перемещаться в пространстве и при случае трансформироваться в настоящее оружие.
ГОЛОС ИЗ РУПОРА.
На авансцене темновато. Валентин бредет домой после спектакля. Останавливается. Достает из верхнего кармана зажигалку. Преждевременно чиркает, ненадолго озаряя свое усталое нервное лицо. Хлопает свободной рукой по обоим нижним карманам. Достает мобильник.
ВАЛЕНТИН: Крыша едет… реквизит утащил, сигареты забыл… (стучит по мобильнику) пустой, один корпус… ничего не весит… не заметил, как унес… а сигареты на гримировальном столе… полная пачка… Санька, щенок, выкурит… (Прикладывает бутафорский мобильник к уху и начинает привычно играть.) Тоня, девочка моя… я выдохся… я больше этого не вынесу – когда меня каждый вечер убивают, и надо поаккуратней упасть, а то потом на поклоны не встанешь. Ты же меня знаешь… я умираю так умираю… не думаю, как буду воскресать… у меня от этой ежедневной смерти все нервы воспалились… радикулит… о-о-о…
Из темноты выныривает парень в низко надвинутой на глаза шляпе устрашающего вида. Наставляет на Валентина пистолет.
ПАРЕНЬ: Кончай кроликов разводить, давай мобильник.
ВАЛЕНТИН (в сердцах): Тьфу. И возле дома нет покоя… скоро в ванную придут меня прикончить… помирать, так хоть не каждый день… надо когда-то и точку поставить. (Яростно бросает мобильник в темень, тот ударяется об асфальт с пустым звуком.) Ищи, коли так нужно.
ПАРЕНЬ (поняв): Придурок! играешь, как маленький. (С таким же темпераментом швыряет вдогонку пистолет, который стукается о тротуар, издав похожий пустой звук; Валентин сдвигает шляпу со лба застывшего в театральной позе парня.)