Мы все порой смотрим на звезды

Авилкин Иван

Дима отломил кусок и положил себе в рот…

Вкус сыра настолько сильно пришелся Диме по душе, что тот непроизвольно издал звук наслаждения, закатил глаза и откинулся на корягу, мирно лежащую за ним. Он даже не заметил, что группа, пристально наблюдающая за ним, одобрительно захихикала.

Насладившись ужином и проведя немного времени в размеренных и шутливых разговорах с туристами, Дима не сразу заметил, как начало смеркаться. Он даже немного расстроился, что пришла пора возвращаться в компанию скучных и занудных коллег-ученых, разговоры с которыми сводились только к обсуждению научных результатов и коррупции в среде дельцов, управляющих наукой страны.

Проводя Диму до прямой

тропы к обсерватории, Артур рассказал, где находится ближайший лагерь пастухов – кош – и как можно там разжиться сыром. Заодно он оставил Диме свои контакты, пригласив в ближайшем августе в новый поход по этим дивным местам.

Дима с радостью согласился. А овечий сыр с Кавказских гор с тех пор стал излюбленным деликатесом Димы, чего нельзя сказать про остальных сотрудников обсерватории, которые уже на третий день демонстративно отказались скидываться на новую порцию лакомства.

На утро Дима, раздираемый любопытством и гастрономическим голодом, проснулся раньше обычного и хотел, было, навестить новых знакомых, но к своему разочарованию обнаружил, что группа, несмотря на раннее время, уже покинула место ночевки и отправилась в неизвестном направлении.

Субботнее утро в новом кругу

Проснувшись субботним утром непривычно рано, Дима, помня про обещание, данное Митчу, быстро сходил в душ и выполнил утреннюю гимнастику с серьезным названием «Око Возрождения 3 », которой обучился в одном из монастырей Непала. Во время зарядки он вдруг вспомнил странный сон, приснившийся ночью. В нем, знакомый Диме буддистский лама по имени Норбу, уже частенько ему снившийся, сидел в пещере на сеновале и держал в руках младенца, закутанного в белую простыню. Сон отсылал к рождественским мотивам с Девой Марией и младенцем Христом, что Дима по обычаю списал на свое мультикультурное развитие, порой смешивающее даже самые разные и далекие сюжеты. Но были и отличия: малыш был скорее азиатом, нежели иудеем, а в руках его держал Лама, который был скорее отцом, нежели матерью. Лама по традиции появления в Диминых снах ничего не произнес, однако его серьезный взгляд однозначно дал понять, что Дима имеет к рождению этого ребенка прямое отношение.

3

«Око Возрождения» или «пять тибетских жемчужин» – разновидность буддистской йоги, ежедневные физические упражнения.

Немного перекусив на завтрак, ни на секунду не забывая про обещанный ему сыр, Дима выдвинулся в сторону одного из многочисленных спальных районов Москвы, где недавно был построен огромный каменный храм, в котором и служил Митч. Ехать пришлось долго, сам Дима жил много ближе к центру города, но все же он успел добраться к началу службы.

Никогда не признавая в себе полноценного христианина, Дима практически ничего не знал о внутренней кухне этой религии, хотя прожил в ее кружении всю жизнь. Все, начиная от службы и одеяния священнослужителей, заканчивая внутренним убранством храмов, казалось для Димы непонятным и странным. По его наблюдениям типичная религиозность людей везде была одинакова, что в России, что в Тибете, что где бы то ни было еще. Люди сводили поклонение Божественному к слепому повторению давно заученных обрядов, не задумываясь ни о смыслах совершаемого, ни о последствиях. Коллективное заменило личностное, ритуал заменил таинство, будничность заменила торжественность. Присутствовать в кругу таких общин Диме было скучно и даже отчасти брезгливо. Он предпочитал духовное уединение коллективным

торжествам, поэтому его поездка ранним субботним утром было даже чем-то жертвенным, данью уважения своему духовному другу вопреки собственным привычкам и устоям.

Несмотря на явное внешнее отличие Митча от сослуживцев, разглядеть его было не так просто среди большого количества прихожан и духовенства в практически одинаковых облачениях, среди которого как на подбор выстроились на амвоне молодые худощавые люди, помогающие заметно выделяющемуся из них габаритами главному священнослужителю везти службу.

Ближе к середине службы Дима все-таки смог найти японца и пересечься с ним взглядом. Митч, не скрывая радости, широко улыбнулся в ответ и незаметно для остальных поклонился в традиционной японской манере.

«Хоть ты и православный, а все равно японец!» – в шутку отметил Дима.

Ближе к концу службы Дима уже стал заметно уставать от нахождения на одном месте, постоянно озираясь вокруг в поисках свободной скамейки. Его желудок однозначно давал понять, что подвиги голодания сегодня не числятся в расписании. Но тут Дима заметил, как Митч подошел к группе девушек-певчих, что-то им сказал, указывая в сторону друга. Одна из них, улыбнувшись и кивнув в ответ, быстро и воздушно просочилась сквозь прихожан и подошла к Диме:

–Вы Дима? Здравствуйте! Михаил просил вас предупредить, что служба скоро закончится. Я провожу вас в трапезную.

– Кто? Михаил?

– Ах да, простите, Митч, – девушка звонко хихикнула, – у нас здесь принято звать его по духовному имени, Михаилом, в честь Михаила Архангела, – девушка перекрестилась, взглянув на одну из ближайших икон.

– Вижу, не один я занимаюсь тем, что придумываю Митчу имена, – улыбнулся Дима.

– У нас так принято в Православии, давать духовные имена своим чадам, – девушка взяла Диму за руку и повела к боковому выходу, – трапезная в отдельном здании, пройдемте. Остальные скоро подойдут, батюшка уже вышел на амвон с проповедью, служба заканчивается.

Хват девушки был на удивление крепким и уверенным, что сильно контрастировало с ее хрупкой и утонченной внешностью. Выходя во двор, Дима успел краем глаза покоситься на икону: фигура Архангела Михаила, судя по надписи под ней, хоть и принадлежала существу воинственному, но внешностью сильно напоминала служителей, была худощавой и узкоплечей. Дима тут же вспомнил изображение гневных божеств в буддизме и индуизме, явно придерживающихся противоположных взглядов на то, как должен выглядеть духовный защитник.

Выйдя из храма на залитое солнцем подворье, Дима впервые разглядел спутницу детально. Девушка была молода и красива: светлые и немного вьющиеся волосы скрывал платок, а хрупкую и уточненную фигуру – широкая свободная рубашка, заправленная в длинную юбку. Девушка словно парила над землей, едва касаясь тротуарной плитки.

– Давно знаете Митча? – поинтересовался Дима, чтобы убрать неуютное молчание между ними.

– Я? Не так давно, как вы, – девушка подняла взгляд на Диму, – я переехала в этот район Москвы полгода назад, с марта стала петь в хоре. Тогда и познакомилась с Миха… с Митчем, – девушка немного стыдливо улыбнулась.

– Эту сторону его жизни я знаю очень плохо, – раздосадовано ответил Дима, – к своему стыду.

– Митч скрытный, это в его характере, – кивнула спутница. Дима, подняв брови и одобрительно покачав головой, согласился.

Пройдя буквально пару десятков метров через внутренний двор храма, минуя молодые и неокрепшие посадки кустов и деревьев, многочисленные лавочки и цветники, девушка завела Диму в небольшой двухэтажный кирпичный дом, выполненный в одном с храмом стиле. Внутри дома было прохладно, и уже пахло едой.