Мы живые

Рэнд Айн

— Я не утверждал этого, — медленно заметил Тимошенко. — Чего ты так всполошился?

— Ну, я думал… Я… Вы…

— Я не утверждал этого, — повторил Тимошенко. — Я только сказал, что у вас должно быть что-то общее. Вы все за одно — ты, Виктор Дунаев, Павел Серов, а также около миллиона других владельцев партийных билетов. Победители и завоеватели — те, кто пресмыкается. «Пресмыкающиеся всех стран, соединяйтесь!» — вот что будет лозунгом будущего человечества. Ты знаешь, что миллионы людей на Земле смотрят на нас. Но они находятся далеко, и им не очень хорошо видно. Они

видят большую поднимающуюся тень и полагают, что это огромное животное. Они не могут рассмотреть поближе, что эта коричневатая мягкая тень покрыта сверкающим ворсом. Они не понимают, что это — скопище маленьких, коричневых, лоснящихся тараканов, которые не говорят ни слова, а лишь шевелят усиками. Но издалека эти усики не видны. А это-то и плохо, товарищ Морозов, — мир не может разглядеть усиков!

— Товарищ! Товарищ, о чем вы говорите?

— Они там видят только черную тучу и слышат гром. Им сказали, что позади тучи течет рекой кровь и гибнут люди. Ну и что, подумаешь! Они, сторонние наблюдатели, не боятся крови. В крови — честь. Но знают ли они, что мы купаемся не в крови, а в гное? Послушай, я дам тебе совет. Если вы хотите удержать эту страну в своих щупальцах, то скажите миру, что на завтрак вы отрубаете головы и проводите массовые расстрелы. Пусть мир узнает, что вы являетесь ужасным чудовищем, которого должны бояться и уважать, а уничтожить можно только в честном бою. Но не показывайте всем, что вы не армия героев и не сборище извергов, а всего-навсего жалкие, самонадеянные счетоводы, страдающие грыжей. Не дайте им понять, что вас нужно не стрелять, а обрабатывать дезинфицирующими средствами; что уничтожать вас нужно не пушками, а карболовой кислотой!

В кулаке Морозов сжимал влажную салфетку. Он еще раз вытер лоб.

— Вы правы, товарищ, — как можно яснее и спокойнее сказал Морозов, пытаясь при этом незаметно выскочить из-за стола. — Прекрасные мысли. Я с вами полностью согласен. Теперь, если вы позволите…

— Сядь! — крикнул Тимошенко. — Сядь и выпей. Выпей, а не то я пристрелю тебя, как собаку. Ты знаешь, я не сдал еще свой пистолет. Держи… — Степан наполнил фужер до краев; золотистая струйка потекла по скатерти на пол. —- Выпей за тех, кто красным знаменем подтер себе задницу.

Морозов выпил.

Затем он засунул руку в карман и, достав носовой платок, вытер пот со лба. Скомканный клочок бумаги упал на пол.

Резким движением Морозов нагнулся, чтобы поднять его. Заметив это, Тимошенко подался вперед и схватил за руку Морозова.

— Что ты, дружище? — поинтересовался он.

Морозов пнул ногой бумажку, и она закатилась под пустой столик. Он сидел с равнодушным выражением лица; над верхней губой у него проступили капельки пота.

— А это? Ничего особенного, товарищ. Просто клочок бумаги.

— Значит, — произнес Тимошенко и бросил подозрительно-спокойный взгляд на Морозова, — ненужный клочок бумаги? Пусть там и лежит. Уборщица выбросит его в корзину для мусора.

— Пускай, — с готовностью согласился Морозов. — Вот именно. В корзину для мусора. Очень правильно сказали, товарищ. — Он захихикал, вытирая пот со лба. — Уборщица выбросит

его в корзину для мусора. Хотите еще выпить, товарищ? Бутылка уже пуста. Теперь за мой счет. Официант! Еще одну бутылку шампанского.

— С удовольствием выпью еще, — отозвался Тимошенко; он сидел не шелохнувшись.

Официант принес бутылку. Морозов, услужливо перегнувшись через стол, наполнил фужер.

— Вы знаете, товарищ, мне кажется, что вы меня неправильно поняли, но я вас не виню. — С каждым произнесенным словом к нему возвращался голос. — Я вижу, что движет вами, и очень вам сочувствую. Сегодня так много подлых — даже можно сказать, бесчеловечных. Следует быть начеку. Мы с вами должны поближе познакомиться, товарищ. Трудно судить о человеке с первого взгляда, а особенно в подобной обстановке. Уверен, что вы посчитали меня за… за спекулянта или что-то в этом роде. Очень забавно, правда?

— Не то слово, — отреагировал Тимошенко. — Что это вы постоянно смотрите вниз, товарищ Морозов?

— Да так, — фыркнул Морозов, вскидывая голову. — Смотрю, знаете ли, на свои туфли, товарищ. Немного жмут. Доставляют неудобство. А все потому, что в своем учреждении я целый день на ногах.

— Да вы что! — посочувствовал Тимошенко. — Ноги нужно беречь. Придя домой, следует принять горячую ванну или попарить ноги в тазу, добавив немного уксуса. Очень полезно.

— Неужели? Спасибо, что подсказали. Как только приду домой, обязательно попробую!

— Уже пора домой, не так ли, товарищ Морозов?

— О!.. Ну, вы понимаете… в общем, еще не очень поздно и…

— Да? А мне показалось, что не так давно кто-то спешил.

— Я, ну, нет, не скажу, чтобы я очень спешил, и кроме того, такой приятный…

— Что случилось, товарищ Морозов? Что-нибудь боитесь здесь оставить?

— Кто — я? С чего вы взяли, товарищ… товарищ… как вы сказали ваше имя?

— Тимошенко. Степан Тимошенко. А как же насчет того ненужного клочка бумаги, который лежит под столиком?

— А… Вы об этом. Я уже совсем забыл о нем. Подумайте… товарищ Тимошенко, на что он мне?

— Не знаю, — размеренно ответил Тимошенко.

— Абсолютно ненужная бумажонка, товарищ Тимошенко. Еще выпьете?

— Да, спасибо.

— Вот, пожалуйста.

— Что же там такое под столом, товарищ Морозов?

— Да так, товарищ Тимошенко. Нагнулся шнурок завязать.

— Где, покажите?

— Хм, интересно, шнурок вовсе и не развязан. Видите? А я-то думал, что он развязался. Знаете ведь, как бывает. Эти советские… эти шнурки в наше время какие-то непрочные и ненадежные.

— И не говорите. Рвутся, как нитки, — согласился Тимошенко.

— Да, прямо как нитки, — подхватил Морозов. — А что это вы подались вперед, товарищ Тимошенко? Вам же так неудобно? Почему бы не пододвинуться сюда, здесь бы вам…

— Нет, мне и здесь хорошо. Прекрасно видно вон тот столик. Он мне очень нравится. У него такие красивые ножки, правда? Сделаны с художественным вкусом.

— Что да, то да. Изящности не отнять. Однако вот там слева от нас у оркестра сидит хорошенькая блондинка. Как вам ее фигурка?