Мы живые
Шрифт:
— Нет, товарищ Серов. Где?
— Ладно, ничего. Просто мне показалось, что это один из моих знакомых. Интересно, что он здесь делает?
Через час Павел вышел из кабинета и, спускаясь по лестнице к выходу и щелкая на ходу семечки, снова увидел человека в кожаной куртке. Павел не ошибся: это был Андрей Таганов.
Павел Серов остановился, нахмурив брови. Сплюнув шелуху, он как бы невзначай подошел к Андрею.
— Добрый день, товарищ Таганов, — обратился к нему Павел.
— Добрый вечер, товарищ Серов, — ответил Андрей.
— Собираешься попутешествовать,
— Нет.
— Охотишься на мешочников?
— Нет.
— Тебя перевели в транспортный отдел ГПУ?
— Нет.
— Ну, рад тебя видеть. Ты редкая птица. Так занят, что не находишь больше времени для старых друзей? Хочешь семечек?
— Нет, спасибо.
— Не имеешь такой дурной привычки? Ты, по-моему, правильный во всех отношениях. Никаких грехов, кроме одного, да? Рад, что тебя заинтересовал этот старый вокзал, мой, так сказать, второй дом. Ты здесь уже около часа, не так ли?
— Будут еще какие-нибудь вопросы?
— У меня? Я тебя ни о чем не спрашивал. Какие у меня могут быть к тебе вопросы. Просто я хотел, так сказать, по-дружески пообщаться с тобой. Обязательно нужно общаться с кем-нибудь, если не хочешь прослыть индивидуалистом. Почему бы тебе не заскочить ко мне в гости, пока ты в этих краях?
— Может быть, зайду, — проговорил Андрей. — До свидания, товарищ Серов.
Серов стоял нахмурившись, между зубов у него застряла семечка. Он проводил взглядом спускавшегося по лестнице Андрея.
Продавец вытер нос рукой. Промокнув краем передника оставшиеся на горлышке бутылки подтеки льняного масла, спросил:
— На сегодня все, гражданин?
— Все, — ответил Андрей Таганов.
Продавец, оторвав кусок газеты, завернул бутылку; на бумаге проступили жирные пятна.
— Как идет торговля? — поинтересовался Андрей.
— Отвратительно, — ответил продавец, пожимая плечами, на которых, как на вешалке, болтался старый синий свитер. — Вы первый покупатель за последние три часа. Рад слышать человеческий голос. Целый день ничего не делаю, только гоняю мышей.
— Да, невесело. Терпите убытки, наверное?
— Кто — я? Магазин принадлежит не мне.
— В таком случае, мне кажется, вы скоро останетесь без работы. Хозяин сам будет выполнять обязанности продавца.
— Кто? Мой шеф? — Продавец издал хриплый смешок; широко раскрыв рот, он выставил напоказ два своих сломанных почерневших зуба. —- Никогда в жизни. Хотелось, бы посмотреть, как элегантный товарищ Коваленский взвешивает селедку или льняное масло.
— При такой торговле всю его элегантность скоро как рукой снимет.
— Кто знает, — вздохнул продавец.
— Все может случиться, — заметил Андрей Таганов.
— С вас пятьдесят копеек, гражданин.
— Держите. До свидания.
У Антонины Павловны были билеты на новую балетную постановку в Мариинский театр. Это представление давалось для членов профсоюза, и Морозову в Пищетресте дали билеты. Но поскольку он был равнодушен к балету, да к тому же его ждали на каком-то школьном собрании
Кира отказалась, и Лео пришлось идти с Антониной Павловной одному. На ней было зеленое, вышитое золотом платье, слишком тесное в талии. В руках Антонина Павловна держала перламутровый бинокль на длинной позолоченной ручке.
Кира договорилась о свидании с Андреем. Но когда она вышла из трамвая и направилась по темным улицам к дворцовому саду, она почувствовала, как ноги ее наливаются свинцом, а напряженное неподатливое тело начинает сопротивляться; казалось, будто она идет против сильного ветра. Ее плоть напоминала ей о том, что она старалась забыть, — о прошлой ночи, похожей на ее первую ночь, проведенную в серебристо-серой комнате, в которой она вместе с Аео прожила уже более трех лет. Тело ее ощущало чистоту и святость; непослушные ноги пытались удержать ее от приближения к тому, что казалось кощунством, потому что она страстно желала этого, и в то же время именно в этот вечер ей не хотелось желать этого. Наконец Кира поднялась по высокой темной лестнице. Андрей открыл дверь.
— Андрей, сделаешь для меня то, о чем я тебя попрошу?
— Прежде чем тебя поцеловать?
— Нет, потом. Своди меня сегодня вечером в кино.
— Хорошо, — сказал Андрей, поцеловав Киру. Лицо его не выражало ничего, кроме неизменной радости от встречи с ней.
Они вышли вместе, под руку. Под ногами скрипел только что выпавший снег. На холщовых афишах трех самых больших кинотеатров на Невском красными буквами было написано:
ГВОЗДЬ СЕЗОНА!
НОВЫЙ ШЕДЕВР СОВЕТСКОГО КИНЕМАТОГРАФА! «КРАСНЫЕ ВОИНЫ»
Эпическое полотно о героических подвигах красноармейцев в гражданской войне!
САГА О ПРОЛЕТАРИАТЕ!
Колоссальное произведение о массовом подвиге рабочих и крестьян!
На одном из кинотеатров также висел плакат:
ТОВАРИЩ ЛЕНИН СКАЗАЛ:
«ИЗ ВСЕХ ИСКУССТВ, ВАЖНЕЙШИМ ДЛЯ НАС ЯВЛЯЕТСЯ КИНО».
Вход в кинотеатр был ярко освещен. Билетеры зевали, уныло поглядывая на прохожих. Никто не обращал внимания на вывешенные фотоснимки с кадрами из фильма.
— Сюда ты не хочешь, — заметил Андрей.
— Нет, — подтвердила Кира.
В четвертом кинотеатре, поменьше, шел заграничный фильм. Это была старая, неизвестная, непримечательная по составу актеров лента; на стекле витрины были наклеены три выцветшие фотографии с изображением дамы с чрезмерным макияжем на лице, одетой в платье, которое было модным лет десять назад.
— Может, посмотрим это? — предложила Кира. Касса была закрыта.
— Извините, граждане, мест нет, — пояснил билетер.
– — На этот и на следующий сеанс все билеты проданы. Фойе полностью забито желающими.