Мы
Шрифт:
Мне совсем поплохело. Комната пахла как горящая полочка со специями, а ведь это был номер для некурящих, что только усиливало мою паранойю. Сердце билось слишком быстро, я не сомневался, что оно вот-вот лопнет, как у отца, и я испущу дух подобно какой-нибудь рок-звезде на полу амстердамского секс-отеля после трех кружек пива и двух затяжек очень слабенькой смеси. Прижав руку к груди, не удосужившись вытереться, я с трудом доплелся до нашей нелепой кровати и потом долго ждал под сырыми простынями возвращения Конни.
Она появилась в три утра, совсем как в то первое лето. Я твердо решил, что буду дуться, но она была такой ласковой под действием наркотиков, положила голову мне на плечо. Ее волосы пахли дымом, дыхание отдавало незнакомым алкоголем, я также уловил легкий и неотталкивающий запах пота.
— О боже, — прошептала
— Было весело?
— Для подростков — да. Мы отправились слушать ансамбли! Ты получил мои сообщения? Нам тебя не хватало. Где ты был?
— Я познакомился с проституткой. Ее зовут Регина. Потом я несколько перебрал с джакузи.
— Неужели правда? — рассмеялась она.
— Где Алби?
— Он в соседнем номере. Кажется, привел с собой друзей.
И точно, из-за дверей, соединяющих наши номера, послышался смех, а потом аккордеон заиграл «Brown-Eyed Girl».
81. Крашеные половицы
С этого момента больше не было возвращения в три или четыре утра. Теперь мы ложились спать и просыпались вместе, стояли у раковины и чистили зубы, приобретая совместные привычки и причуды, начав процесс, когда все новое и волнующее становится знакомым, затертым и любимым. А именно…
Конни всегда дремлет, когда звенит будильник, а я уже бодрствую. Конни надевает лифчик в первую очередь, я же начинаю с нижней половины, а затем перехожу к верхней. Конни предпочитает обычную зубную щетку, а я верен электрической. Конни часами висит на телефоне, я говорю кратко и по существу. Конни разрезает жареного цыпленка, как хирург, я готовлю превосходное рагу. Конни опаздывает на самолеты, тогда как я люблю приезжать в аэропорт за два часа до вылета, как положено, поскольку к чему это требование, если его не выполнять? У Конни талант к подражанию и танцам, у меня его нет. Конни не любит кружки, но редко пользуется блюдцем, когда пьет чай из чашки, постоянно пережаривает тосты, ненавидит, когда дотрагиваются до ее ушей или что-то в них шепчут, слизывает джем с ножа, разгрызает кубики льда и иногда, что приводит меня в шок, ест сырой бекон прямо с разделочной доски. Конни любит чернушные драмы, завоевавшие награды, старые мюзиклы и бранящихся политиков на новостных программах. Мне нравятся документальные фильмы об экстремальных погодных условиях. Она не любит тюльпаны и розы, цветную капусту и брюкву и уминает томаты, словно яблоки, вытирая сок с подбородка большим пальцем. Она красит ногти на ногах перед телевизором воскресными вечерами, по очереди поднимая каждую ногу; оставляет в отверстии раковины немыслимое количество волос и никогда их не убирает; у нее жуткая вмятина на черепе, которую она почему-то называет «металлической пластиной»; вмятина эта осталась у нее с детства после несчастного случая на подкидной доске в бассейне; у нее на удивление много черных пломб, крупная родинка на левом плече, по два прокола в каждом ухе. После нее на подушке остается легкий запах, она предпочитает красное вино белому, считает, что шоколад перехваливают, и обладает способностью спать бесконечно и где угодно, даже стоя, если захочет. Мы делали эти открытия каждый день, затем раздевались по разные стороны кровати, в которой занимались любовью 90 процентов наших ночей, потом 80, потом 70. Мы становились свидетелями всех мелких заболеваний, расстройств желудка, грудных инфекций, ногтевого грибка, вросших волосков, нарывов и сыпи, что лишает человека, за которого мы себя выдавали, первоначального блеска. Не важно, никакой паники, такие вещи случаются, зато мы теперь вместе ходили покупать продукты, толкая тележку слегка смущенно, пробуя, каково это — заниматься домашними делами. Мы завели то, что иронично прозвали наш «бар», и из всех зарубежных поездок привозили отвратительные ликеры. Мы поспорили по поводу чая: Конни предпочитала ароматизированные, отдававшие медициной сорта, а я — обычные чайные пакетики. Еще раз мы поспорили, когда она сломала мой холодильник, решив разморозить морозильную камеру с помощью отвертки, затем еще один раз по поводу эффективности китайской медицины, а потом насчет мебели, в результате чего мой вполне приличный диван-кровать был заменен продымленным, продавленным, обитым бархатом диваном из дома Конни. Ковровое покрытие, выбранное за его нейтральный цвет и прочность — «офисные ковры», как она его называла, — было содрано. И мы
Произошли и другие изменения. В те дни Конни отличалась ужасающей неряшливостью. Сейчас она не такая, и, наверное, это мне удалось на нее повлиять, но в те дни она имела обыкновение оставлять повсюду колпачки от ручек, фантики от конфет, заколки и шпильки, пластыри, блестки от костюмов, винты от сережек, пачки бумажных носовых платков, жвачку в фольге, иностранную мелочь. Для нее было обычным делом сунуть руку в просторный карман пальто и вместо ключей от квартиры вытащить маленький гаечный ключ, украденную пепельницу, высохший огрызок яблока или косточку от манго. Книги она оставляла раскрытыми на туалетном бачке, ношеная одежда оказывалась отброшенной в угол, как опавшие листья. Ей нравилось оставлять грязную посуду «отмокать» — чистый самообман, который я терпеть не мог.
Но чаще всего я не обращал на это внимания. Свет по-другому падает в комнате, где еще один человек; он отражается и преломляется, поэтому, даже когда она молчала или спала, я все равно знал, что она рядом. Мне нравилось видеть следы ее присутствия, обещавшие возвращение, нравилось то, как она изменила атмосферу моей мрачной, тесной квартирки. Я был здесь несчастлив, но это ушло в прошлое. Я словно излечился от изнуряющей болезни и теперь не мог нарадоваться. «Домашнее блаженство» — эти два слова вместе имели для меня глубокий смысл. Не хочу брать неверную ноту, но мало что делало меня таким счастливым в жизни, как вид белья Конни на моем радиаторе.
82. Килбёрн
Лондон тоже изменился. Город, всегда казавшийся убогим и серым, плохо задуманным, непрактичным и мрачным, теперь стал для меня обновленным. Конни была уроженкой Лондона и знала его как свои пять пальцев. Уличные рынки и питейные заведения, китайские, турецкие, тайские магазинчики и рестораны с жирными ложками. Все равно что прожить всю жизнь в каком-нибудь скучном доме, а потом вдруг сделать открытие, что в нем есть еще сотня комнат, переходящих одна в другую, и в каждой полно удивительного, красивого или шумного. Город, в котором я жил, теперь обрел смысл, потому что в нем жила Конни Мур.
Спустя полтора года мы продали мою квартиру в Балхеме, сложили вместе наши сбережения, чудом получили совместную ипотеку и приобрели жилье, которому предстояло стать нашим. На этот раз к северу от реки, квартира на последнем этаже в Килбёрне — просторная и светлая, подходящая для вечеринок (последний критерий меня раньше как-то не волновал), с маленькой, но приятной лишней комнаткой. Назначение этой комнаты не уточнялось. Возможно, в ней кто-нибудь из гостей заночует или, возможно, Конни снова начнет рисовать — она уже давно не рисовала, несмотря на мои уговоры, отказалась от своей доли в студии и посвящала все время работе в галерее в Сент-Джеймсе. У художников, объясняла она, есть несколько лет после колледжа, чтобы заявить о себе, но с ней, как она считала, этого не случилось. Она по-прежнему продавала картины, но не так часто, и не заменяла их новыми работами. Что ж, возможно, теперь она получит необходимое ей пространство. «А это… — сказала Конни подруге Фрэн, распахивая дверь, — детская!», и обе рассмеялись.
Мы и в этой квартире свернули ковры и позвали гостей на новоселье, первую вечеринку в моей жизни, которую я устроил. Мои друзья из лаборатории поглядывали на ее богемных друзей, совсем как соперничающие банды на подростковой дискотеке, но мы подали коктейли, а один из друзей Конни, музыкант, взялся быть диджеем, и вскоре все танцевали — танцевали, в моем собственном доме! — и два клана объединились после энергичного шейка. В полночь пришли жаловаться соседи. Конни сунула им в руки напитки и велела переодеть пижамы. Вскоре они тоже танцевали.
— Ты видишь это? — спросила моя сестра Карен, подвыпившая и довольная, крепко обхватив нас с Конни за шею. — Моя идея! — Она обняла нас чуть крепче. — Только представь, Ди, если бы ты остался дома в тот вечер. Представь!
Когда последний гость наконец ушел, мы заварили крепкий кофе и встали вместе к раковине, чтобы вымыть стаканы, любуясь рассветом сквозь открытые окна, смотрящие на крыши Лондона. С неохотой был вынужден признать, что мне следовало за многое благодарить сестру. Хоть это и не моя область исследования, я знаком с теорией альтернативных реальностей, просто не привык жить в той, которая мне больше всего нравилась.