«Мягкая сила» в мировой политике

Неймарк Марк

Особенности “жесткой” и “мягкой” силы и их ресурсы, по Наю, представлены на рис. 1.2.

Рис. 1.2. Соотнесенность ресурсов “жесткой” и “мягкой” силы

Оценивая издержки и последствия упрощенного понимания силы, Най приходит к выводу (который вряд ли разделяют многие политики в разных странах), что в тех случаях, когда люди определяют силу как синоним имеющихся ресурсов, они иногда сталкиваются с таким парадоксом: те, кто в наибольшей степени наделен силой, не всегда добиваются желаемых результатов. Он приводит наглядный пример: с точки зрения ресурсов США были несоизмеримо сильнее Вьетнама, но войну с ним они проиграли. И другой пример: США не сумели предотвратить трагические события 11 сентября 2001 г., несмотря на геополитический статус единственной супердержавы в мире.

Распределение силовых ресурсов в современных геополитических условиях Най соотносит с повесткой дня мировой политики, похожей на шахматную игру,

которая ведется на трех уровнях, причем победителем может стать лишь тот, кто делает ходы не только горизонтально, но и вертикально. Верхний уровень – классические межгосударственные военные ресурсы, обладание которыми формирует понятие однополярности. На средней “доске” межгосударственных экономических отношений распределение власти уже многополярно. А на нижней “доске” транснациональных проблем находятся терроризм, международная преступность, изменение климата, распространение инфекционных заболеваний – здесь сила широко и хаотически распределяется между государственными и негосударственными акторами. В современном международном контексте вывод Ная приобретает политико-стратегическое значение: многие политические лидеры всё еще полностью фокусируются на военных активах и классических военных решениях, то есть на верхней “доске”: «Они ошибаются, принимая необходимое за достаточное. Они – игроки одномерного уровня в трехмерной игре. В долгосрочной перспективе это путь к поражению, поскольку достижение благоприятных результатов на нижней транснациональной “доске” требует использования мягкой силы» [58] . Здесь явно имеются в виду те американские политики самого высокого ранга, кто, актуализируя геополитическую максиму президента США вековой давности Теодора Рузвельта, призывает: “Говори мягко, но держи большую дубинку в руке”.

58

Nye J. S. Jr. Soft Power. The Means to Success in World Politics. P. 5.

Конкретные практические последствия использования “мягкой силы” Дж. Най увязывает, в частности, с причинами распада СССР, объясняя его тем, что советская культура не генерировала достаточных ресурсов “мягкой силы” и из-за закрытости советской системы и постоянных усилий “исключить” буржуазное влияние. Советский Союз уступил в битве за массовую культуру [59] . Другой пример, который он приводит, относится к падению Берлинской стены в 1989 г., “бреши в которой были пробиты западным телевидением и западными кинофильмами: молоты и бульдозеры не сработали бы без трансляции в течение долгих лет имиджевой привлекательности поп-культуры Запада, подточившей стену раньше, чем она рухнула” [60] .

59

See ibid. P. 74.

60

Ibid. P. 49.

Некоторые авторы, исследуя формат соотнесенности “мягкой” и “жесткой” силы, указывают на «пространственные асимметрии внутри самих концепций “силы”: разные “силы” будут преобладать на различных пространствах, во взаимоотношениях между различными государствами, какие-то государства в отношениях друг с другом будут преимущественно полагаться на инструменты “мягкой силы”, для других отношения в духе “жесткой силы” будут по-прежнему более эффективными… Более того… одно и то же государство будет играть в разные игры на разных пространствах, прежде всего в отношении баланса “жестких” и “мягких” инструментов – достаточно сравнить политику США в отношении, к примеру, стран Евросоюза и их политику в отношении Ирака и Сирии» [61] .

61

Бусыгина И. М., Окунев И. Ю. Пространственное распределение силы и стратегии государства или что и как объясняет геополитика // Полис. 2014. № 2. С. 114.

Особый интерес в условиях санкционного давления на нашу страну представляет подход Ная к проблеме соотнесенности мягкой силы и санкций. Здесь ученый и политик категоричен: “Общим для всех санкций является манипулирование экономическими операциями в политических целях” [62] . И далее, не менее однозначно: “Главной целью санкций является изменение поведения, сдерживание и смена режима в другой стране” [63] . Откровеннее не скажешь.

62

Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 133.

63

Там же. С. 137.

О том, сколь важное внешнеполитическое значение придается руководством США санкционным вопросам, свидетельствует тот факт, что в 2013 г. в Государственном департаменте создана специализированная структура, призванная координировать санкционные режимы США: до этого управление ими было рассредоточено по различным министерствам и ведомствам.

“Санкционные” суждения Дж. Ная в контексте “мягкой силы” появились, похоже, не случайно. Они имеют свою геополитическую предысторию, доктринальную базу которой американское руководство заложило фактически сразу после окончания Второй мировой войны. В директиве Совета национальной безопасности США от 18 августа 1948 г. № 20/1 под названием “Цели США

в отношении России”, рассекреченной лишь 30 лет спустя, говорилось, что при государственном планировании, ныне, до возникновения войны, следует определить цели, достижимые как во время мира, так и во время войны, “сократив до минимума разрыв между ними”. Целевые установки формулировались четко, со всей политической определенностью: в корне изменить теорию и практику международных отношений, которых придерживается правительство Советского Союза, с тем чтобы он был слабым в политическом, военном и психологическом отношениях по сравнению с внешними силами, находящимися вне пределов его контроля.

При этом особо оговаривалась необходимость добиться его “значительной экономической зависимости от внешнего мира” на условиях, которые должны быть “подчеркнуто тяжелыми и унизительными для коммунистического режима”. Таким образом, преемственность и развитие – в осовремененном виде – санкционной доктрины США по-прежнему в значительной степени определяют уровень и качество американо-российских межгосударственных отношений.

Это наглядно проявилось в ходе событий на Украине, интернационализации украинского кризиса и подготовки санкций против России. Сенсационным по своей необычной откровенности стало заявление государственного секретаря США Дж. Керри в августе 2015 г.: “Нам и так непросто убеждать Европу давить на Россию из-за Украины” [64] .

64

Цит. по: Комсомольская правда. 2015. 19 авг.

Най приводит весьма красноречивую статистику, согласно которой всего за пять лет, с 1996 по 2001 г., США в одиночку применили 85 новых санкций, что дало повод некоторым острословам иронизировать, что США применяли санкции против половины человечества. Санкции общего характера, считает он, приносят страдания лишь бедным слоям населения, не затрагивая сколько-нибудь серьезно жизненные интересы тех, кто реально принимает решения. Распространение санкций, дававших ограниченные результаты в 90-х гг. прошлого столетия, привело к попыткам разработать “умные санкции”, которые действовали бы против элит, а не населения. Главное здесь – их предупредительная роль. Рассматривая ее с точки зрения “мягкой силы”, Най подчеркивает, что сигнал предупреждения может нанести реальный ущерб объекту. И прогностические оценки санкционного потенциала он тесно увязывает с ее ресурсными возможностями: “Санкции, по-видимому, останутся главным инструментом силы в XXI веке, несмотря на их неоднозначность, благодаря их ценности в плане предупреждения и мягкой силы, а также благодаря тому, что они часто бывают единственным сравнительно дешевым вариантом политики” [65] .

65

Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 139–140.

Най выделяет следующие причинно-следственные модели “мягкой силы” (рис. 1.3):

Рис. 1.3. “Мягкая сила”: причинно-следственные модели

С практико-политической точки зрения особо важным является вопрос о пределах эффективности “мягкой силы”. В политических кругах Запада отношение к ней отнюдь не однозначное. Это признает и сам Дж. Най: «Даже те, кто считает, что “мягкая сила” может помочь в достижении целей внешней политики, зачастую недооценивают трудности ее включения в национальную стратегию в качестве эффективного средства. “Мягкая сила” может оказаться более совершенным инструментом, менее рискованным выбором, чем экономическая или военная власть, но зачастую ее трудно использовать, легко утратить и затратно восстановить» [66] .

66

Foreword by Joseph S. Nye Jr. Portland Soft Power 30. Monocle, Soft Power Survey 2014–2015. P. 6.

Естественно, что и диапазон мнений в научно-экспертной среде варьируется весьма широко: от утверждения, что в век информационных технологий и когнитивных войн ее возможности “становятся поистине неограниченными” до сдержанных, скептических и весьма критических оценок, а некоторые оппоненты, например во Франции, отождествляя “мягкую силу” с вялым влиянием, даже настаивают на том, что наступил “конец легенды” и “кончина концепта” стала реальностью (Пьер Герлен).

При прогностическом осмыслении коридора возможностей практического использования “мягкой силы” было бы ошибочным абстрагироваться от факторов, определяющих в будущем ее эффективность и стратегическую перспективность. На экспертном уровне подчеркивается, что “мягкая сила” изменяет наше представление о природе конфликта. Но ее невозможно количественно подсчитать, она не является в строгом смысле слова одной из возможных больших стратегий. «“Мягкая сила” часто основывается на переоценке влияния на мотивацию других стран, правительство не может в полной мере ею распоряжается, она основывается на совокупности действия всего государства и общества на другие государства и общества. Ни “мягкая”, ни “жесткая” сила не смогут применяться по отдельности, потребуется более взвешенный подход при использовании ресурсов страны во внешней политике» [67] .

67

Косоруков А. А. Россия в мировой политике, 2025–2030: проблемы прогнозирования // Политическая наука. 2012. № 4. С. 132.