Мясник
Шрифт:
— Ага, — признался он.
— Ну вот и зови их, — приказала ему Таня.
— Ага, — сказал он и встал.
— Свет не включай, — попросила она.
Так вот все и было. И теперь они приехали в Москву. И она изо всех сил хотела, чтобы он больше никогда к ней не прикасался, не обнимал, не целовал. Она смотреть на него не могла. Противно.
— Все, — услышала она около себя голос Вероники. — Приехали. Ну, Москва, держись. Чума идет.
— Какая чума? — переспросила Таня.
— Потом поймешь, — ответила Вероника,
Глава третья
Им было весело. Им было все нипочем.
— А я щас спою! — заорал Суслик.
— Гы-гы-гы! — подхватил здоровенный амбал Приступа.
— Пой, — разрешил Карнаухов.
И. Крутов
— Может, не надо… — осторожно подал свой голос и Ваня.
Его маленький рост, скромный вид, а главное — очки, никак не вписывались в обстановку — в компанию пьяных подростков. Нет, Ваня был явно из других. Все остальные, как на подбор, рослые, горластые, нахальные, кровь с молоком и кулаки с пивную кружку. А Ваня…
— Иди отсюда, — послал его прямолинейный Карнаухов.
— Куда? — не понял одноклассника Ваня.
Суслик подсказал, куда именно.
— Гы-гы-гы! — вновь захохотал Приступа.
Ваня пожал плечами. Честно говоря, давно уже надо было свалить, но он все тянул, все чего-то ждал, на что-то надеялся… Может быть, на обещанных Карнауховым девочек?
Нет, не будет тебе, Ваня, сегодня девочек! Наколол тебя твой лучший друг — почему лучший? С каких это пор? — выманил все деньги, пропил их со товарищи, и все, и никому ты, Ваня, не нужен. Эх, Ваня, Ваня…
Поняв это, Ваня тихо отступил в темноту и вдруг побежал в сторону дома, да так шустро, словно за ним гнались собаки.
— Куда это он? — удивился Приступа.
— А ну его, — махнул рукой Карнаухов.
Действительно, черт с ним. Дал денег
на портвейн, и ладно… Стоп! И вдруг в голове главаря возникла мысль.
— Погоди! — остановил приятелей Карнаухов. — Мужики, а сколько там мы сегодня приняли на грудь? Кто помнит?..
«Мужики» напряглись, вспоминая…
Редкие прохожие, издали завидев чуть
покачивающиеся фигуры подростков, решительно сворачивали в сторону, стараясь обойти их стороной.
— Шесть! — выкрикнул первым Суслик. — Нет, восемь! Или семь!..
Суслик, он и есть Суслик, ну что с бедняги взять! Торопыга. Промокашка. Пустозвон. И долбо…
— Заткнись, — посоветовал ему Карнаухов.
Суслик тотчас заткнулся, причем сделал это без обиженной физиономии. Потому как Карнаухов. А против Карнаухова нс попрешь. У него, у Карнаухова, на все вопросы один ответ — нож в левом потайном кармане. Почему в левом? Потому что левша…
Главарь уставился на Приступу. Спросил требовательно:
— Ну?
— Много, — выдавил из себя здоровяк.
— А чего такого? — снова влез Суслик. — Ты чего, Карнаух?..
— Ничего. Захотел и сказал. Имею право! — Карнаухов начал заводиться.
— Ты петь хотел? — спросил он у Суслика.
— Ну!
— Так пой, мать твою!..
— Это мы запросто!..
Суслик выбежал на освещенную редкими фонарями улицу и придурковато заорал:
Ты не пей из унитаза-а-а,
Там бациллы и зараза-а-а!
Дерни ручку, воду слей,
Пену сдуй, потом уж пей!
Эхо волнами прокатилось по черным окнам высотных домов, где-то открыли балконную дверь, высунулось чье-то заспанное лицо, но никто ничего не сказал — кто же будет со шпаной связываться!
— Молодец! — похвалил Суслика главарь. — А ты? — обернулся он к Приступе. — Ты чего молчишь, амбал?..
— Гы-гы-гы! — заржал Приступа.
— Ну? — грозно спросил Карнаухов.
— Чего?
— Пой, сука, пока не удавили!..
— Гы-гы… — Приступа вдруг замолчал, понимая, что Карнаухов не шутит. — Да ты чего, Карнаух? Я же не знаю, я же не Суслик…
— Порежу на фиг! — Карнаухов выхватил нож, взмахнул коротко. Он уже ничего не соображал — накачанная алкоголем кровь ударила в голову, и теперь хотелось только одного — бить, кромсать, мочить всех, кто посмеет его, Карнаухова, грозу всего Лианозова, ослушаться. Бить! Кромсать!..
Приступа едва успел отклониться в сторону, пропуская мимо резкий выпад главаря. _
— Ты че?! — заорал плаксиво Приступа. — Совсем крыша поехала?..
— Урою!
— Карнаух…
— Заткнись, падла!
— Да хорош тебе, — попытался вступиться за приятеля Суслик. Он даже сделал шаг вперед и протянул руку, надеясь успокоить разбушевавшегося ни с того ни с сего главаря, но тот взмахнул ножом возле самого лица Суслика…
— Не подходи!
— Псих!
— Урою, суки! Всех урою!..
Карнаухов продолжал махать ножом, но постепенно его движения становились все замедленнее — вспышка необузданного гнева проходила. В последнее время с ним все чаще происходило нечто подобное. Карнаухов заводился просто так, без видимой причины. Заводился и тотчас впадал в такое состояние, что ему было уже все равно, кто перед ним и в каком количестве, будь то милиция или свои ребята. Род психоза.
Скорее всего так оно и было. Карнаухов даже догадывался, из-за чего это происходит. В последнее время у него перестали клеиться отношения с девчонками. Не с какой-нибудь конкретной — у Карнаухова никогда не было постоянной девчонки, такой, про которую можно было бы сказать
«моя», — нет, с девчонками вообще. С некоторых пор они стали обходить его, как прокаженного. И это было уж совсем непонятно! Красотой Карнаухова природа — и родители, конечно же! — не обидела. Рослый, черты лица грубые, но правильные. Шрам, правда, на руке, ну да черт с ним, со шрамом. Они, говорят, украшают мужчин…