Мясо
Шрифт:
– Я знаю, мистер Редклиф, вы сейчас тяжело дышите, сердце готово выскочить из груди и вы замерли в безумной надежде спастись. Вы сейчас готовы на всё, чтобы выжить. Но, поверьте мне, ваши чувства не идут ни в какое сравнению с чувствами животного, которого ведут на бойню. Оно слышит запах смерти и в ужасе от холодного неведомого, ждущего его впереди. А вам сейчас легче, несравненно легче. Вы уже знаете, что будет впереди.
Мистер Редклиф считал иначе. Ему не было легко. Хотя в остальном Бржихачек был прав: старик действительно еле сдерживал хриплое дыхание, его сердце дробило виски, словно бешенный молот и он сильно хотел жить. Редклиф лежал в зарослях каких-то тропических лопухов и лихорадочно соображал, как избавиться от слетевшего с катушек толстяка.
– Вот вы все время твердите, мистер Редклиф, что у вас предрасположенность и что вы не можете без животного белка. А вы когда-нибудь видели, откуда он берется этот животный белок? Не на деревьях же он растет!
А я вам расскажу, раз у нас с вами появилось немножко свободного времени. Во-первых, этот ваш животный белок рождается в неволе, - запальчиво, на подъеме, произнес Бржихачек.
– Нет, не так, - перебив сам себя, продолжил он.
– Представьте человеческого ребенка, который появляется на свет потому, что кто-то ввел во влагалище его вечно беременной матери сперму мужика, которому яйца не отрезали лишь потому, что они производят эту самую сперму. Новорожденного наскоро обмывают и возвращают обратно, в бетонный загон, под бок разжиревшей мамаши, которая питается помоями и гадит под себя. Человеческий детёныш не выпускает изо рта мозолистый, вскормивший множество голодных ртов, сосок необьятной мамкиной груди и тоже гадит под себя.
Бржихачек перевел дух и тут же продолжил, словно боясь, что Редклиф перебьет его:
– Если кому-то захочется нежного мяса, то бетонный загон и жирная сиська будет единственным, что увидит в своей жизни этот ребёнок. Потом его убьют и запекут целиком в духовке. Если же ему "повезет" и его не убьют во младенчестве, то он в своей жизни увидит больше, много больше, чем вы за всю свою жалкую жизнь. Всё, что он будет видеть день ото дня - это жидкое дерьмо под ногами и еду, неотличимую от дерьма под ногами. Всё, что он будет ощущать - это тысячи немытых тел под тусклым электрическим светом. Представьте, мистер Редклиф, тысячи голых людей, собранных под одной крышей, которых в конце концов убьют. Вам это ничего не напоминает? А дальше, когда все эти голые люди наберут определенный вес... нет, не так, - снова сам себя перебил Бржихачек, - когда на их костях нарастет достаточно много мяса и сала, их погонят на бойню. И наш человеческий ребенок, которому повезло пожить по-дольше, как и все, доверчиво пойдет туда, где неприветливый тип в липком резиновом переднике, равнодушно приставит к его ничего не подозревающему лбу пневматический пистолет и стальной болт разнесет к чертям его богатый внутренний мир. Потом его, еще полу-живого, вздернут, привязав за ноги и перережут горло, чтобы стекла кровь. После этого его белое тело рассекут надвое и, раскрыв грудную клетку, словно створки раковины, вывалят наружу его легкие, сердце, печень и всё остальное, что делало его живым.
Мистер Редклиф перестал слушать душещипательный эпос в исполнении Бржихачека, который из подозрительного, но всё-таки безобидного толстяка, превратился в злобного демонического коротышку. Редклиф уже некоторое время всматривался в лениво колышимый утренним ветерком лист тропического лопуха. Вернее, он хотел рассмотреть то, что было за ним. А за ним на старика таращился несвежим глазом череп, обтянутый кожей с полинезийской татуировкой. В брови торчала серьга, а во второй глазнице - короткая арбалетная стрела.
"Не в бровь, а в глаз", - подумал мистер Редклиф и шепотом поздоровался с товарищем по несчастью: "Привет, Найджил". Что-ж, хоть в чём-то была полная ясность: Найджила можно уже не искать. Оставалось лишь придумать, как образумить Бржихачека. Но тут была полная неясность. Разве что... Сатрик сощурился на сиреневую тряпочку, что ярким пятном хорошо выделялась на фоне жухлой листвы, ковром укрывавшую землю под раскидистыми опахалами тропической зелени. В сердце старика затеплилась надежда.
– Вдумайтесь, Редклиф, - продолжал проповедь Бржихачек, продолжая
– Ваши кишки набьют вашим же мясом и сделают из них колбасу и сосиски. Холёные самки, сверкая сочным маникюром, будут аккуратно отрезать кусочки ваших ног или рук и, отправлять их в свои влажные рты.
– Бросьте, Бржихачек, что вы такое несёте? Мы же не людей, в конце концов, едим!
– раздался за спиной толстяка голос мистера Редклифа. Это было неожиданно: либо старик научился бесшумно передвигаться по джунглям, либо Бржихачек сбился и пошел по кругу, что тоже было довольно невероятно. Так или иначае, но, когда он ответил, в его голосе не было и тени растерянности.
– А в чем разница?
– спросил Бржихачек.
– Вам ведь понравилось мясо, которым я вас угощал? А, мистер Редклиф? Вы еще сказали, что у него какой-то странный вкус. А что вы скажете, если я вам сообщу, что угощал вас мясом человека?
– Бржихачек прислушался, но старик не отзывался.
– Найджила, к примеру?
– Что, подкатило к горлу, мистер Редклиф?
– крикнул Бржихачек.
– Подташнивает немного? И вы тут же успокаиваете себя: "Да нет, не может быть. Это он специально так говорит, чтобы вывести меня из равновесия. Я не ел мясо человека. Это было обычное, соевое". Вот скажите, дорогой мой, почему так? Как мясо свиньи есть, так мы с удовольствием. А как мясо собаки, - друг человека все-таки, - так нас враз выворачивает? Почему так?
– Бржихачек снова прислушался к джунглям, но старик снова молчал.
– Почему свинью мы легко убиваем и едим, а человека убить и сьесть для нас непреодолимо? В чем разница?
Вы вот молчите, а я до сих пор не могу найти ответ на этот вопрос. Вы знаете, ведь раньше, до всего этого, - Бржихачек поболтал в воздухе рукой, - я не был таким. Я любил и людей и животных. Одинаково.
Когда-то давно я подружился со свинкой. Маленькая такая, шерстка темная. Какая-то декоративная порода, наверное. Сама прибилась. Просто стала жить у нас во дворе. Мы её называли Джекки. И она радостно бежала навстречу, когда мы её звали.
А потом она пропала. Пока мы её искали всей улицей, сосед напротив жарил барбекю. "Соевое мясо, разумеется", - говорил он и угощал им всех, кто хотел. Я тоже попробовал кусочек, - Бржихачек снова умолк.
– Потом выяснилось, что сосед убил Джекки. Как он сказал, за то, что она испортила его газон. Я убил его, когда он собирал чемоданы. Наверное его осудили и он собирался на этот остров. А потом я накормил его мясом его семью. На их глазах я срезал с него куски мяса, бросал их на раскаленный гриль. Я заставлял их есть эти сочные, с кровью, ростбифы. Их тошнило, выворачивало наизнанку, но они это ели! Вдумайтесь, Редклиф!
Так что на этот остров я поехал вместо него. Правда, не за убийство животного. Хотя, в чем разница, до сих пор не пойму. А здесь, на острове, - все эти "охотнички". Гонялись за одной единственной, оставшейся в живых, косулей. За той, которую вы сегодня сдуру укокошили, мистер Редклиф. Надо же было защитить бедное животное! Вот они, один за одним, и добегались. А теперь - ваша очередь, мистер Ре...
– успел произнести Бржихачек прежде, чем раздвинуть ветки перед собой и нанизаться горлом на острый нож, на конце суковатой палки, которую крепко сжимал в руках Редклиф. Бржихачек опустил глаза и последнее, на чем остановился его стекленеющий взгляд, была яркая сиреневая тряпочка, которую когда-то Найджил привязал к своему копью.
***
– Какой божественный аромат! М-м-м...
– высокий старик наклонился и втянул воздух аристократическим носом, трепеща бледными ноздрями, покрытыми мелкой сеткой сосудов. Он опустил тонкие, словно мятый пергамент, веки и мечтательно произнес: - Да-а, этот восхитительный запах не спутаешь ни с чем.
– Так, кто у нас тут сегодня?
– сказал старик, заглядывая в открытый холодильник. Там, на двух полках, окутанные легкими облачками пара, лежали куски мяса, завернутые в плёнку. Старик протянул руку внутрь, но долго не мог решить, какой взять кусок.