Мятежный дом
Шрифт:
— Чего не поймешь?
— Ну… зачем приходить к женщине, которая всех потеряла — и рассказывать ей… — Дик завершил свои слова неопределенным жестом. Чего хотели те люди? Чего хотел Шерри?
— Ричард, — руки Баккарин вынырнули из-под воды и легли расслабленно на бортики. — Ты производишь впечатление человека, которому не часто приходилось идти на компромисс с собственной совестью. Если бы ты больше понимал в таких делах — ты бы знал, что самый проверенный метод справиться с совестью — это убедить себя в виновности жертвы. В том, что предательство было органически присуще тем, кого уничтожила твоя сторона. Ну а чей же пример для такого дела подойдет лучше, чем пример шлюхи,
— Прошу вас, не надо… — больше всего Дика внутренне корчило именно от спокойствия женщины. Он просыпается в холодном поту и не может заснуть, пока не прижмет к себе женщину или ребенка — а сколько измывался над ним Моро? Две недели? Три? А Баккарин насиловали годами — пока Северин не вернулся из плена.
— Хорошо, — мягко сказала она.
— Если мастер Ройе беспокоится, вы ему передайте, что все в порядке, — сказал Дик, глядя ей в глаза. — Я не сорвусь больше. Я сделаю все, что надо.
— Не все в порядке, — Баккарин снова нашла под водой его руку и подняла ее над поверхностью. Коллоид, которым был залит свежий порез, растворился в воде — и ранка опять кровоточила. — Зачем ты делаешь это с собой?
— Не знаю. Но так надо. Иначе я начну их забывать.
— Обязательно ли помнить?
— Да. Людей, которые не хотят помнить… я, в общем, видел.
Баккарин отпустила его руку и почему-то вздохнула.
— Мне скоро идти, — сказал он. — Вы не беспокойтесь, и пусть мастер Ройе не беспокоится тоже. Только… пока мы одни, можно спросить одну вещь?
— Конечно.
— Каким он был? Ну… брат ваш.
— Кузен, — поправила Баккарин. Потом прикрыла глаза. — Я так и знала, что ты спросишь об этом. Ну что ж… Мне кажется, кто-кто, а ты имеешь право знать. Он был очень добрым, Дик. Чем-то похож на тебя. В детстве мы почти не знали друг друга, шесть лет для детей — большая разница в возрасте. Я была еще ребенком, а он — уже юношей, подававшим большие надежды сумоистом. Он был для меня и для многих… чем-то вроде маяка.
Подняв голову, она посмотрела на Дика с некоторым вызовом.
— Мы мечтали вырваться с Сунагиси. Я говорю это тебе, потому что ты достоин только правды. И правда такова: наша с тобой родная планета была безнадежно провинциальной дырой в заднице Галактики. Кому-то это нравилось, но молодые люди с амбициями полагали, что настоящая жизнь — или хотя бы что-то похожее на нее — начинается только на станции Ходэри. Я была миловидной девочкой с неплохими музыкальными данными. Мечтала о сцене, о съемках в головидео… Все, на что я могла рассчитывать в смысле учебы — это школа гэйко на Ходэри. У меня нашли талант, с меня готовы были брать только половину стоимости обучения… И оплатил все это Райан. Родители, простые рыбаки, были очень рады, что их дочь сможет пробиться в свет. И за Райана, конечно, радовались тоже. С Сунагиси вышло несколько хороших сумоистов, но Райан был первым, кто взял звание чемпиона чемпионов.
Баккарин взяла полотенце, вытерла пот со лба и продолжала:
— Как и все люди с амбициями, я поддерживала альянс с домом Рива. Когда их разведчики открыли дискретную зону, которая сообщалась с центральными мирами Вавилона, это казалось подарком судьбы. Наша планета перестанет наконец-то быть задворками. И нам почти ничего не придется делать — только снабжать войска, пока их будут перебрасывать через этот сектор. Офицеры и капитаны Рива были такими симпатичными бесшабашными парнями…
Дик почувствовал, как пересыхает во рту.
— Благодаря Райану я получала много приглашений и хорошо зарабатывала. Райана
— Вы тогда уже… были с Северином? — вполголоса спросил Дик.
— Да. Они дружили с Райаном, потом он стал ухаживать за мной, а потом мы сошлись. Северин пытался что-то сделать. Я знаю, потому что спускалась с ним на планету. Он скандалил с контролерами, грозил, увольнял, арестовывал, даже расстреливал… Без толку. Он не мог сидеть на планете все время — дела требовали его присутствия на станции. И когда он покидал планету — все вскоре возвращалось на круги своя, росло лишь количество его врагов. В конце концов у него остался единственный друг — Райан. А потом, в одну далеко не прекрасную ночь его подняло с постели известие, что друг поднял мятеж. Извини, я должна рассказывать тебе о Райане, а сбиваюсь все время на историю Северина… Но одно нельзя понять без другого. Как и почему все пришло к мятежу — когда-нибудь я расскажу и об этом. В самом скором времени, ты только напомни мне. А пока я хочу, чтобы ты знал одно: Райан не организовал этот мятеж. Он просто… не смог бросить дураков, которые заварили кашу. Я не знаю, о чем ты думаешь сейчас, Дик, но хочу, чтобы ты понял: Райан знал, что восстание против Рива в разгар войны ничем хорошим для планеты кончиться не может. Даже если попросить помощи у Империи. А свою планету он любил и не хотел ей зла. Но когда его поставили перед фактом… когда на улицах Минато уже полилась кровь Рива, и перед ним остался единственный выбор: быть с повстанцами или с карателями… Я ловлю здесь кое-какие кусочки имперских новостей… Я знаю, кем Райана считают в Империи. Мне противно думать, что из него сделали пропагандистский жупел. Это все равно что содрать с человека кожу и набить чучело, а потом выставлять напоказ. Рива его всего лишь убили. Имперские пропагандисты продолжают его убивать.
Дик не прихватил с собой полотенца, и смахнул пот просто рукой.
— Хотите знать, что я думаю обо всем этом? — спросил он.
— Да. Скажи мне. В конце концов, — женщина снова улыбнулась горько, — ты не сможешь сказать мне ничего нового.
— Я почитал вашего брата как святого. Даже икону сам сделал и повесил в часовне. Но после того, что вы мне рассказали… ну и еще после кое-чего я думаю… думаю, что был страшным олухом. Не потому что почитал его и, в общем, продолжаю. Но почитал его не за то. Он оказался гораздо лучше, чем я думал. И я… постарался бы восстановить справедливость, если бы мог.
— Спасибо, — Баккарин сказала это серьезно, а потом добавила: — На нас смотрят.
Подняв ногу, она уперлась носком в противоположный бортик, прямо возле головы Дика.
«Подвинься», — сказал внутренний гад. — «Это моя работа».
Дик с неохотой передал управление. Интересно, подумал он, я все-таки схожу с ума? Тот, кто берет Баккарин за коленку и прижимается к ее голени щекой — это я или не я? И кто из нас настоящий — тот, кто сейчас, кажется, упадет в обморок из-за полного отлива крови от мозга? Или тот, кто изнутри черепной коробки хладнокровно всем управляет?