Мятежный дом
Шрифт:
Первое, что он сделал, когда Дика подняли на палубу — это отвесил ему оплеуху. Тот упал и остался лежать. Только сказал:
— Сбывается примета.
Ройе присел рядом с ним на корточки.
— Зачем ты набрался, идиот?
— Чтобы уравнять шансы. Он же не фехтовальщик был, а соломенный шлепанец.
— Зачем ты пошел с ним драться? Почему он тебя позвал? Чего от тебя хотел?
— Он видел меня в Лагаше. Знает, кто я. Мог выдать.
— Это тем более не причина предоставлять ему шансы себя убить! — рявкнул Детонатор.
— Не орите на меня! — юноша рывком сел. — Ведь я ж его зарубил! Если бы он меня зарубил — тогда и орали бы!
Ройе
Говорить мальчишке что-либо тоже было бесполезно — по причине очевидной невменяемости.
— Лун, — с толикой злорадства сказал он. — Я сейчас сменю тебя на руле, а ты оттащи этого дуэлянта в лазарет, выверни его наизнанку и вколи что-нибудь такое, чтобы он лежал и не шуршал. А утром отправь его в «Горячее поле» наемным портшезом. Мы должны еще вернуться в «Запретный сад» и догулять с Торой.
Лун кивнул и спустился из рубки. Ройе занял его место и теперь смотрел только на акваторию порта и на экран локатора. Судя по звукам внизу, Лун подхватил поганца подмышки и утащил вниз.
— Я-то думал, что он повзрослел, — сказал Ройе сквозь зубы. Пауль решил, что это адресовано ему.
— Когда я в первый раз убил человека, я тоже надрался, — примирительно сказал Пауль.
— Ты заметил у него на руке свежий порез?
— Да вроде есть. Зацепил его, значит, Шерри…
— Шерри не мог его зацепить, потому что он и в самом деле жопа, а не фехтовальщик, — скривился Ройе. — Поди в лазарет и посмотри на его руку. Рядом со свежим порезом увидишь десятка полтора старых.
— И что?
— Некоторые делают зарубки на рукояти, если она пластиковая или костяная…
— А он что — прямо на руке? — изумился Пауль.
— Точно.
— Так чего он напился, если это не первый? — озадачился Пауль.
Ройе вздохнул.
— Слушай, — сказал Пауль, — я знаю, что у нас в семье один умник, и это не я. Так что давай, ты мне объясни, что тут не так и чего я не понял, а?
— Ты занимаешь позицию дурака, потому что тебе лень быть внимательным, братец. Парнишка набрался не после боя, а до. Если бы он набрался после, меня бы это не очень удивило — он христианин, и ему чисто по-человечески не нравится убивать…
— Для людей, которые считают убийство грехом, они слишком хорошо воюют.
— У них есть на этот счет всякие ходы, типа отпущения грехов. Но здесь юноше никто отпустить грехи не может. А если бы и мог — я сомневаюсь, что ему от этого бы сильно полегчало. Он тут живет в постоянном напряжении. Я в принципе ждал срыва…
— Ну вот он тебе срыв. Из-за чего переживаешь?
— Из-за того, что парень хочет умереть. Он самому себе не рискует в этом признаться, потому что вера ему запрещает. Но он хочет, и я сильно опасаюсь, что в решительный момент он выберет из двух путей тот, который приведет к смерти. Бессознательно.
— Нет, братец, — усмехнулся Пауль. — Ты опасаешься, что он это сделает в момент, который будет решающим для нас. Верно?
Ройе направил «Вертихвостку» в док и подтвердил:
— Верно.
В его заговоре уже было одно слабое звено — Северин Огата. Не то чтобы он был лишен мужества или склонен к предательству — просто он с детства отличался эмоциональностью, а на горбах и ухабах этих сумасшедших лет его душевный механизм изрядно растрясло. Когда-то он был очень трепетным подростком с огромным даром любви — рожденным на свое горе
Северин поначалу не понимал, в чем дело — просто не знал, насколько тщательно маменька выполола округу, пока он был на фронте и в плену. Он рассчитывал на поддержку стариков, друзей отца — но те отвернулись от него, испугавшись безумца, христианина и — кто его там знает, а вдруг предателя? Ровесники — большей частью погибли, меньшей частью — а что бы они сделали меньшей частью? Чтобы собрать всех, кого можно было собрать, у Ройе ушло четыре года. А Северина к этому делу никак нельзя было привлекать. И больше того — чтобы никто и никогда, никаким озарением не понял, для чего же на самом деле собирается экологическая полиция — Ройе пришлось делать и говорить такие вещи, которые должны были убить в Северине последние ошметки старой дружбы. Чтобы угодить госпоже Джемме, только ленивый не смешивал Северина с грязью. А Ройе, бывшему другу Северина, лениться в этом деле было нельзя — на таком сильном подозрении он был поначалу.
Сейчас-то Северин понял, зачем Ройе все это делал. Но любовь его еще тогда пискнула и сдохла — ведь ей не прикажешь жить, когда она не может. Человек в таких случаях живет, а любовь дохнет, и ничто тут уже не поможет.
Северин отрекся от прежнего себя, ушел на дно и стал татуировщиком Сэйкити.
Из прежнего Северина вышел бы неплохой глава клана. Ну… почти кто угодно был бы лучшим главой, чем Джемма Син. Но каким главой будет Сэйкити? Раздерганный, нервный, сильно пьющий…
Ройе был бы почти спокоен за него, если бы их отношения с Баккарин оставались стабильными. Баккарин — железная женщина, но перепады в их отношениях с Северином непредсказуемы, как землетрясения. Порой казалось, что они остаются вместе только потому, что Северину — именно ему, а не ей! — некуда больше идти. Но как все обернется, когда у Северина будет власть?
Ройе терялся в догадках, и этого одного хватало, чтобы обеспечить головную боль на весь предстоящий месяц. И вот на тебе — срыв у мальчишки… Поганый срыв.
Ройе знал Шерри — или скажем так, был наслышан. Смерть его в политическом раскладе на Биакко ничего не меняла: слишком мелкая сошка. Но Ройе было совершенно не нужно, чтобы о смерти этого болвана узнали другие «Бессмертные» — вот ведь дурной каламбурчик. То есть, чтобы они узнали, какон умер.
Все, чего Ройе хотел от «Бессмертных» — нейтралитет. Если бы просочилось, что тут приложил руку кто-то из партии Ройе — Бессмертные кинулись бы в лагерь Джеммы, а это серьезно сместило бы баланс сил.