Мышеловка на Эвересте

Врангель Данила Олегович

«Не стоит так резко заходить на посадку. Шизофрения этого не любит»

Любовь продолжала свое проникновение во все кубики орбит, несмотря на думы Абсолюта. Осень превращалась в весну. И это остановить было невозможно.

15

— Она как всегда свежа, - улыбнувшись, проговорил писатель.
– За это её я и... За это она мне нравится.

Нахмурился, вытащил из коробки

гавайскую сигару, провел пальцами вдоль фалла, понюхал оттенок женских грудей латинской стороны границы, щёлкнул ножничками, отрезал кончик, неторопливо взял в рот, сосредоточенно зажег огонь, прикурил и медленным исходом выпустил туман пылающих огней скрытого одиночества, скрученного в тугие листья, упрятанные в терпкость ароматных ночей испанской любви. Прищурился и сказал:

— Мне кажется, мой рационализм вкушает рандеву.

«Магия невозможности»

Холод рациональности вползал змеем небытия, отрицая смысл ощущений и жадно пытаясь приобщиться к источнику любви, сиреневым небом плывущем на горизонте чистоты и ясности.

Птицы летели, улыбаясь движению и целуя облака.

— И долго ты так сидишь?

— Нет. Думаю, как только солнце полностью взойдет, придется уйти.

Рассвет проникал в мир противоядием мрака ночной тишины и лунной магии. Присутствие солнечных лучей уносило звездный ветер в глубину сознания.

— Посмотри, дельфины!

— Вижу. Пара. Наверное, только что проснулись. Ты хотела бы вот так, как они, плыть к Солнцу?

— Наверное. Говорят, у них свои проблемы.

— Конечно.

— Ты знаешь, я заметила, что внешнее почти всегда отражает внутреннее. Почему так?

— Не знаю.

Невозможность очаровывала связью времен и неизменностью движения, которое всегда с тобой, всегда в пути востока к западу, чтобы реинкарнировавшись снова начать красоту взлета пары дельфинов над горизонтом света и тьмы в повторе поцелуя утреннего миража серебристых времен надежды, улыбающейся навстречу вернувшемуся Солнцу.

16

— Ваш рационализм ничего вам не говорит о том, что эта ваша затея, мягко говоря, иллюзорна?
– спросил представитель.
– Только не подумайте, что я навязываю мнение.

— Иллюзия везде, - ответил писатель, спрятавшись в аромате гавайской сигары и уютно просматривая перспективу.
– Разве не так?

— Конечно, - ответил представитель.
– Но иллюзия иллюзии это несколько необычно. Особенно в конце лета. Посмотрите в окно. Всё, журавли собирают вещи. А вы выращиваете весну.

—

Это никогда не поздно, - ответил писатель.
– Особенно в такую погоду.

«Слеза поцелуя»

Синхронно падающий шлейф дождя закручивал тени улиц и мерцающие окна домов, пробивающиеся светом теплых иллюзий. Они зазывно светились загадочной жизнью невидимого действия. Город окутала тьма наступающей ночи.

Кто ты? Кто? Почему шлейф желаний огненным хвостом пылающей кометы несется сквозь Вечность искрой пламени воображения, опрокидывающего ручную работу разума, копирующего символами переживания неизвестные шифры, приходящие из ниоткуда.

Засыпающий вечерний пейзаж ничего не знает о том, как льются его улицы океана урбанизма ручьями печали вечернего сумасшествия одиноких душ, беснующихся в диком пламени племен насилия, зла, ненависти и совокупления безысходного мгновения с плотью Времени. Он спокоен и улыбается звездам, пронзающим своим жемчужным светом купол невидимости, скрытый над фонарями проспектов.

Шелест струйных волокон влажных лепестков трассирующих нитей дождя неуемен и игрив, словно счастливый отрок, не ведающий одиночества и печали мерной капели будней, убивающей фонтаны искрящихся миров его восторженных глаз.

Да, это так. Он это знает. Он Город, и он хранит свое отрочество в раскинутом смерче крутящихся улиц, врезающихся во Время иглами безудержного смеха любви жизни детского счастья недвижимости часовых поясов.

Нисколько не таясь, он целует его. Он целует его со страстью любовника, видящего со своей высоты будущее, стоящее на месте вечного мгновения взгляда всех времен, целующегося под своим дождем своего одиночества, своего счастья, своего смеха, своей вечной юности. Он целует город своим дождем неприкрытого падения с высоты своего явления и полета сиреневого ветра между небоскребами метрополитенов, плачущих слезами урбанизма, мечтающих о той лесной тропинке, зовущей в тайны снов, где плывет мир жизни навсегда.

17

— А поэтому, - продолжил блондин, - вам стоит позвонить ей по телефону и попробовать договориться о встрече в реальности.

— Я сделаю это, - сказал представитель.
– Но что сделает она, мне неведомо. Вы не пробовали договориться о встрече сами, в сетевой переписке?

— Нет. Это не мой стиль. И не её. Поэтому и появились вы.

— Вы хотите, чтобы я поговорил с ней сейчас?
– спросил представитель.
– Мне кажется, нам в такой форме с ней встречаться не стоит.

— Никто не знает когда какая форма кому к лицу, а кому нет. Впрочем, вы конечно правы. Но весь этот абсент и марихуану можно просто стереть. Но как-то не хочется менять систему впечатлений. Всё прекрасно именно первичностью, то есть действительностью. Вы меня понимаете?

— Вы хотите сказать дикостью?

— Природной дикостью, то есть естеством.

— Мне сложно говорить о естественности. Она изнутри не просматривается.

<