Мышеловка
Шрифт:
Коваль скривился:
– Можайский, Можайский, где-то я о нем слышал… Ладно, потом. То есть ты можешь вернуться обратно? И я могу?
– Скорее давай! Фрайб начнет тебя хакать, когда поймет, где ты. Много ума не надо, чтоб понять, кто тебя сюда привел.
– Но все же, – проговорил Коваль, усаживаясь в кресло. – На фига?
– Любое явление в вирте должно иметь материальное воплощение, – протараторил Артюхов, встав напротив прибора с целым лесом конусообразных кнопок. – Возвращаться и мне, и тебе опасно, нас тотчас ликвидируют. Максимум, что я могу сделать с помощью этого прибора, –
– Подожди. Не каждый день я приговариваю себя к смерти…
Детектив смолк, вцепился в подлокотники и посмотрел на Артюхова (и на Игарта тоже) глазами, полными страха и ненависти.
«Хакнули», – с недовольством подумал Артюхов и принялся искать предметы, о которые легче всего было бы вышибить себе мозги. Пока он бездействовал, Игарт метнулся к Ковалю, надел обруч ему на голову и нажал на зеленую кнопку – детектива будто током ударило, он распахнул глаза и выгнулся.
Маузер
Сидя в кресле, Маузер жалел не о своей прежней жизни – он не боялся начинать с чистого листа. Единственное, что неразрывно связывало его с Большим Миром, – Ольга, и эти узы он не в силах был оборвать самостоятельно. Как она там? Наверняка ее оставили в покое, когда поняли, что он в мышеловке.
Он представил, что Оля пришла в себя: в офисе разгром, вокруг куча трупов, менты шныряют. Она умная, отмажется от полиции, но… Он потерял любимого человека и продолжал терять. Невыносимое чувство. Если бы это было в его силах, он оградил бы ее от боли утраты. Оля ведь его любит – всей своей светлой душой, искренне. И будет искать, потратит все свои средства и не успокоится, даже когда поймет, что все впустую…
Затылок пронзила боль, словно туда загнали стальной штырь.
«Не сопротивляйся, боец, – прошелестел в голове голос Фрайба. – Я все равно сильнее. Расслабься и получай удовольствие».
Боль схлынула. Маузер сцепил зубы, захотел надеть обруч, но руки, сжавшие подлокотники, не слушались. Тело перестало ему подчиняться. Он попытался открыть рот, чтобы предупредить Артюхова… или Игарта, неважно, но не смог разжать зубы.
Ощущение было, словно кто-то обрезал нервы, намотал на палку и дергает как хочет. Маузер превратился в куклу на нитках, глянул на Артюхова, и враг посмотрел его глазами.
«Я узнал, как он выглядит, – с торжеством произнес Фрайб. – Не сопротивляйся, а то будет больно. Все равно ты ничего не сможешь сделать».
Мир погас. Будто в дешевом фильме про смерть, он несся по темному тоннелю к свету, пытался зацепиться, но стены были гладкими, и пальцы соскальзывали. Прямоугольник света приближался, слепил. В его центре угадывался золоченый трон. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтоб догадаться, кто там восседал.
И вдруг его ударило о стену и поволокло обратно, будто кто-то сильный ухватил за ноги.
«Не сопротивляйся», – повторял Фрайб, но теперь в его голосе звенела нервозность.
Еще один удар о стену, и Маузер лишился чувств.
Очнувшись, он обнаружил себя лежащим на полу, лицом вверх. Получилось? Или в его мыслях, как у Артюхова,
Разлепив веки, он огляделся. Артюхова рядом не было – решил не рисковать и смылся. На его месте Маузер сделал бы так же.
Мысли устремились в реал, к Ольге, к своему настоящему телу, которое, наверное, сейчас бьется в агонии. Или остывает – в зависимости от того, сколько прошло времени. Тела было жаль. Особенно бесила мысль, что его по-тихому закопают в лесу и оно пойдет на корм червям. Нет, не пойдет – черви побрезгуют прокуренной, заспиртованной плотью. А вот если в реку бросят, рыбы сожрут, им пофиг – вряд ли оно отравлено сильнее, чем Москва-река. В любом случае – ни надгробья тебе, ни слез по поминальным дням. Оказывается, это обидно. А ведь сам не так давно брюзжал, что слишком много внимания мертвым, которым, по сути, все равно.
И что теперь? Каким себя считать – живым или мертвым? И так и эдак правильно. Аборигенам проще, они не знают лучшего, для них этот мир – данность и единственная реальность.
А еще он обрел бессмертие, пополнил пантеон богов зарождающейся Вселенной. Но что-то от этой мысли не радостно. Он похлопал себя по нагрудному карману: сигареты на месте. Хорошо. А вот читерского автомата, который заметно облегчил бы жизнь, под рукой не оказалось.
– Зараза, – пробормотал он.
– Отставить базар, Коваль, – отозвался Артюхов. – Я и так сделал для тебя больше, чем следовало.
Игарт вышел из предбанника и вернул автомат. Маузер пристально посмотрел на парня: да, это был Игарт. Когда побеждал Артюхов, его лицо делалось, будто он надкусил лимон. Интересно, что получится на выходе? Эти двое точно не уживутся в одном теле.
– Через тысячи лет смертные этого мира будут рассказывать, что был говнюк с чудо-оружием, извергающим молнии, – Маузер усмехнулся, сел на чистый, на вид стерильный пол и сжал виски. Взял себя в руки и продолжил: – В нашем распоряжении тысячи сценариев, выбирай любой. Я, пожалуй, застолблю себе место Сета. Ты ведь не соврал, что реальность расширяется?
– Чести много, – проворчал Артюхов, – еще и врать тебе.
Ну и отвратительный он тип!
– Ты сам как? В реале тебе не грозит стать богом, а тут… Осталось создать Олимп, летающие колесницы…
– Мне тут не нравится, – бросил Артюхов, подумал и продолжил: – Это все – теория. Если оборвать связи реальностей, неизвестно, как поведет себя дочерняя. Может, она и не будет расти. Но я видел странное: тут рождаются дети. Обычные смертные дети. Женщины беременеют. Возникают новые локации – сами по себе, понимаешь?
– Фрайб знает? – поинтересовался Маузер.
– Будем надеяться, только догадывается. Иначе он давно сюда слился бы и воцарился.
Маузер грустно улыбнулся:
– И Сатана там правит бал. Поставит себе золоченую инвалидную коляску в виде трона и потребует поклонения и крови младенцев. Мечты о будущем, конечно, чудесны, но что у нас по плану?
Лицо Артюхова потеплело – вернулся Игарт.
– Я предлагаю оборвать связи. Нужно пробраться к черным и посадить это тело в такое же кресло, в каком сидел ты.