Мышеловка
Шрифт:
Коваль сплюнул.
– Твою ж мать! Стоп. Завод подчинялся цифровому Фрайбу, так? Ты хотел клона прибить, завод присвоить. Настоящий Фрайб это предвидел и послал меня. Мне удалось тебя опередить, я расстроил твои планы и вывел из строя завод.
– Именно. Фрайб – тот еще интриган. Завод не надо было уничтожать. Завладев им, я мог бы перекрыть Фрайбу кислород и попытаться сохранить этот мир. Теперь план рухнул.
– И что?
Черные глаза Коваля потухли, будто подернулись пленкой. Казалось, что он перемножает в уме многозначные числа.
– Ты в мышеловке, –
Коваль вскочил, пригибаясь, чтобы головой не зацепить трубы, прошелся по помещению и проговорил:
– О чем-то подобном я догадывался. С-сука! Но у меня не было выбора! – он сплюнул, шагнул к Игнату и расстегнул наручники. – Беги, пока я еще в сознании.
Игнат помассировал руки, окинул Коваля оценивающим взглядом: он демонстративно смотрел перед собой, уголок его века дергался. Артюхов отстраненно отметил, что Фрайб просчитался, вербуя лучшего из лучших. У Коваля оказалось отменное чутье, это его не спасло, и он решил стать героем посмертно.
Игарт извлек из памяти Артюхова комнату с коннектором, через который оцифрованные должны были перемещаться в чужие тела. Если работает резервный генератор, можно его запустить и инициировать обрыв связей – аватар Коваля обретет свободу, но его тело в реале погибнет. Связь с Фрайбом тоже прервется. Уж кому, как не Игарту, знать, что тело – ничто. Какая разница, то тело или это, чувствует-то оно одинаково. Главное, чтобы сохранился разум.
Поморщившись от присутствия чужака, Артюхов подумал, что проблему это не решит, детектив по-прежнему будет условно опасным. Вполне вероятно, он откажется уничтожать Зону, потому что погибнет вместе с ней. Но лучше возможные проблемы, чем проблемы здесь и сейчас.
– Я могу тебе помочь, – сказал Игнат.
Коваль не шелохнулся, лишь приподнял уголки губ:
– У меня там жена. Я не смогу ослушаться приказа… Да и зачем ему приказывать, если он может запросто получить мое тело? Точнее, вот это, – он огладил себя руками. – Одно я не понял: почему он раньше этого не сделал?
– Все просто: трудно играть против себя самого, – пояснил Артюхов. – Цифровой Фрайб без труда предугадает его действия, а тебя просчитать трудно. Наверняка ты прошел жесткий кастинг, и он выбрал самого достойного.
– Я, блин, польщен! Короче, харэ трепаться. Хочешь помочь – помогай. И не думай, что я тебе доверяю: просто в твоей версии меньше нестыковок, чем в трёпе Фрайба.
Тренькнул КПК, Коваль глянул на экран, выругался:
– О, Фрайб интересуется, нашел ли я тебя, – он защелкал кнопками. – Пишу, что нашел… Шучу. Диктую: «Пленных»… сколько?
– Двадцать.
– Пишу: «двадцать человек. Никто себя не помнит. Работаю дальше», – он поднял голову. – Как думаешь, сколько у нас времени?
– В лучшем случае – полчаса. Но учти: произойдет обрыв связей, и твое тело в реале погибнет. Решай.
– Типа, у меня есть выбор. Я себя уже похоронил. Если сдохну там, всем будет лучше. Давай уже что-то делать.
«Это хорошо, –
– Нам нужно в пирамиду, – проговорил он. – Сначала на нулевой ярус, к резервному генератору, потом – в небольшую комнату на первом этаже. Там желающие выйти в Большой Мир проходили инициацию. Правда, никто им не говорил, что они лишатся своего «я».
Коваль зашагал к выходу, Игарт последовал за ним. Оказалось, что выхода нет. Точнее, двери нет: допрос проводился не в отдельном помещении, а на улице под трубами. Чтобы выбраться, надо было вставать на четвереньки.
Артюхов мысленно воспротивился – у него спина больная, но Игарт напомнил, что молодому здоровому телу такие физнагрузки нипочем, и пришли к консенсусу. Коваль уже вылез – были видны его ноги в черных лакированных туфлях, покрытых слоем пыли. Последний рубеж Артюхов преодолел, лежа на пузе, протиснулся под ржавой трубой и встал рядом с детективом.
Солнце еще не взошло, лишь на закате розовели перистые облака. Сталкеры уже не носились по двору, а еле передвигали ноги; обвешанные трофейным оружием, волокли набитые под завязку рюкзаки. Януш приспособил один из поломанных БТРов под склад и сейчас вылезал, чтоб сделать следующую ходку. «Забыл о друге, на растерзание бросил», – съязвил Артюхов. Игарт даже ничего по этому поводу не подумал.
В середине двора столпились черные, было их немного, человек двадцать. Освободившись от влияния Фрайба, они преобразились, безучастность шелухой слетела с их лиц, они вертели головами по сторонам и недоумевали, почему тут оказались и что произошло. Последнее, что они помнили, как сели в кресло и отреклись от Зоны в пользу Большого Мира. И потеряли себя. Теперь это были обычные напуганные люди.
Надсмотрщики с автоматами и в простеньких экзоскелетах восседали на битком набитых рюкзаках, с завистью глядя на тех, кто мог утащить больше.
Воображение Игарта нарисовало картинку: голодающих хомяков пустили на склад с зерном, они набили щеки так, что спотыкаются, волоча их по земле. Януш – не хомяк, а белка, таскающая орехи в закрома. Да, она все не съест, но зато припрячет на черный день – а вдруг?
– Нам туда, – Игнат зашагал к пирамиде.
Сейчас он беспокоился не о Ковале, а о том, что же с ним будет дальше. Если звонкие, назойливые мысли сопляка так и будут звучать в голове, то гори оно все огнем, проще застрелиться. Да уж – тут даже не застрелишься!
Игарт смутно представлял, где что находится в пирамиде, потому помалкивал. Его больше волновал старый сухарь, захвативший тело. Да, он – создатель, но тело это – Игарта. Артюхов специально создавал личность, диаметрально противоположную себе.
Пусть убирается в свое тело, оставленное на попечение надежных людей. Каждая мысль Артюхова скребла его, как ржавый нож. Этот человек собрался стереть Зону со всеми ее обитателями и, если получится, уйти. Если нет – наложить матрицу своего восприятия на ретранслятор, что у черных в Комнате желаний, и стать богом Зоны.