Мысли мамы, или Как не загнать себя в угол
Шрифт:
Я слезла с кресла и в тот момент мне хотелось закричать:
– ЗАЧЕМ ВЫ МЕНЯ ПУГАЕТЕ! Мне скоро рожать, а вы тут ещё и про то, что праздников в жизни больше не будет.
И вот спустя год после разговора мой первый день рождения в роли мамы, и Мир я вижу сейчас иначе, мысленно убираю потенциально опасные для сына предметы. Причём делаю это, когда захожу в любое помещение, неважно, со мной ли в это время Паша.
А ещё знаю, как мерзко трясёт коляску на тротуарах с щебёнкой, как застревают колёса в снегу, если его не почистить, знаю, что падать на лёд – больно, но когда падаешь на лёд на тропинке,
Мир точно изменился, но в этом доктор ошиблась – состояние внутреннего праздника у меня осталось, вернее, стало ещё больше, потому что сейчас я радуюсь жизни не только, как взрослая, но и глазами сына.
Задувая вечером торт, я измазалась кремом, и Паша смеялся так заливисто, что мне было неважно, что отмечаем мы втроём дома. Сходить в ресторан с сыном было бы подвигом, на который я второй раз ещё не готова, а прыгать весь вечер, доставая сына из-под столов, не хотелось.
А когда сын уснул мы с мужем сидели прям на полу в кухне, налив розовое вино, и болтали о том, что за год жизнь будто перешли на новый уровень: родился сын, я перестала работать, муж открыл своё дело, и мы оба немного робеем перед неизвестностью, но это ведь нормально и не страшно, если внутри тебя всегда есть ощущение внутреннего праздника.
06.06.2014
Я стараюсь избегать детских площадок, потому что мне кажется, что каждый родитель на площадке бесконечно кричит своим детям «нельзя», и это меня раздражает, вернее, как-то внутренне напрягает, потому что сама это слово я стараюсь не использовать. А ещё почти каждая мама или чем-то пытается гордиться:
– А мы…а мы…а мы на горшок ходим с шести месяцев,
– Мы уже сами ложку держим…
– А мы уже машем «пока».
И умом понимаю, что это их дело, но такие разговоры не люблю, а вот Димка мой – даже не знаю.
Последнее время его прям тянет на прогулках заглянуть на детские площадки, и вот он каждому ребёнку, ей-богу, в рот смотрит, смотрит с целью понять, если у того зубы.
Улыбается, раскручивая тихонько, допустим, карусель с Пашей и ещё парочкой детишек такого же возраста, а сам мне шепчет:
– У нашего зубов больше! А у рыжего вообще нет.
В эти моменты мне хочется притвориться, что мы незнакомы, я начинаю широко улыбаться мужу в ответ и рыжему беззубому, будто боюсь, что нас кто-то услышит.
Одно всегда радовало, что хоть вопросы не задавал:
– А у вашего ребёнка сколько зубов? Ясно-ясно, а у нашего Пашеньки вот одиннадцать, а ему девять месяцев…. Если такая беседа состоялась бы, то в конце, мне кажется, муж показал бы знак победы и закричал бы: «выкусили, выкусили, суки, мы с сыном вас всех тут по зубам сделали».
И вот сегодня одна мама, возьми, и скажи Паше:
– Привет, улыбаешься мне. Ой, какие зубки.
Я мысленно скрестила пальцы, чтоб она не спрашивала ничего больше, но муж такой:
– Да-да, уже одиннадцать, а ещё и года нет, а всё потому, что все люди произошли от обезьян, а мой сын – от акулы.
И давай смеяться, вернее даже ржать, как пегий конь. Девушка шутки не оценила и отошла от нас подальше.
30.06.2014
Катя сидит у батареи без сил, завернувшись в пёструю фланелевую пелёнку с корабликами и мышами, к ней тесно прижимается Пашуня, но она никак не реагирует на него.
Я кормлю детским йогуртом с ложечки то сына, то Катюшу, и внутри рождается что-то материнское по отношению к своей лучшей подруге.
Впервые я вижу её такой слабой и беспомощной, до этого она всегда была будто Надо мной:
–Старше на три года;
–Умнее;
–Опытнее.
Где-то в глубине души я всегда думала, что она во всем Лучше меня, а тут она сидит в детской пелёнке, как полуслепой кАтенок, моя Катюша.
Я протягиваю ложку йогурта Паше, затем ей, она делает небольшой глоток, закрывает глаза, будто собирается с силами бледнеет и просит ещё. Мне жалко ее, как дочку.
– Кать, что вообще плохо? – произношу я, поднимая на руки Пашу, и начиная резать одной рукою овощи на салат, а второй – держа на боку сына, который требует объятий здесь и сейчас.
– Лен, тошнит очень. Рвоты нет. Желания делать что-то тоже нет. Вот тебе и долгожданная беременность, – отвечает она и закатывает глаза. – Лиса, убери перец, меня от его запаха тоже мутит».
Я, не снимая с рук Пашу, быстро прячу все в холодильник, быстро наливаю воду, достаю красочки, бумагу, валики для рисования, усаживаю Пашу за столик в надежде, что он даст нам поболтать.
Катя, не открывая глаз, говорит очень тихо, но слова её долетают до самой сути происходящего, мне кажется:
– Лен, ты теперь видишь сама, что мамы-погодок по сути не могут до конца дать ребёнку ощущение любви; не может такая мама полноценно жить, радуя себя, а это важно для комфортного материнства.
Разинув рот, я киваю и рисую рядом с сыном.
– Вот сейчас меня тошнит, мне хочется лежать, представь себя на моем месте, а у тебя рядом ещё малыш Паша, с которым надо играть, гулять, кормить…, – Катя делает паузу, будто набирается сил продолжить свою мысль. – То есть ты, будь ты на моем месте, жила б всю беременность в ущерб себе или ему: ты начала бы злиться на ребёнка, понимая, что он слишком мал, что он не может осознать всю особенность периода беременности.
Я наливаю воды и протягиваю Кате, она делает глоток и снова закатывает глаза:
– А ещё малыш, который живет в тебе, он бы чувствовал все это напряжение, ему было бы плохо от происходящего.
Я слушаю Катю, пытаюсь «переварить» её мудрые слова, как в это время Катя пытается «переварить» детский йогурт сына.
Наверное, она права. Не зря же доктора рекомендуют рожать детей с разницей хотя бы в два года. У Паши, например, до сих пор не установился не то что дневной, но и ночной сон: мы с Димой по очереди подскакиваем к ему по пять – шесть раз за ночь, а ещё он почти не сидит в коляске на прогулках, и только-только начинает ходить, поэтому я много ношу его на руках, а могла бы я носить его, если была бы беременной?! Конечно же нет. Ведь это прямая угроза беременности. И, выходит, он сидел и плакал бы в коляске, понимая, что мама не хочет его брать.