Мысли мамы, или Как не загнать себя в угол
Шрифт:
– …и вот комнатку мы снимали недалеко от завода, а Степан говорит: «Делай аборт!» – Я и сделала; а там девочка была, мне сказали. Дура такая была.
Тут она всхлипнула, и в ее глазах появились слёзы, как будто до сих пор невыплаканная боль, я села ближе, весь шок и начинающая буря гнева по поводу ее «мальчик —ну неплохо» прошли.
Я поняла, что ее слова мне про ребёнка – это не про моего Пашу.
И если сначала в моей голове крутились мысли:
– Какой бред, вы говорите, мальчик – это супер. Я сразу почувствовала, что жду Сына. Я Рада, что родила Сына. Рада, что его мать уже год. А Вы меня пытаетесь утешать, что, дескать,
Но после ее признания этот мой внутренний монолог рухнул, я предложила налить ей лимонад, она отказалась, я махнула рукой Диме, который носил Пашу по их двору, отпускать его было нельзя, он сразу рвался к ярким цветам на клумбе, налила сама себе из такого старинного графина целый стакан, готовясь уже сказать, что-то поддерживающее в таких случаях, как услышала:
– Потом уже через семь лет пацаны родились один за другим, а дочку Бог уже не дал, сколько мы не старались. Наказал меня за тот грех. Так там сверху решили: «давали ж тебе, Галина Петровна, дочку, не взяла, так живи с этим», – вот я живу; живу и плачу уже больше сорока пяти лет. Плачу, что побоялась рожать, плачу, что уже покойного мужа тогда послушала..
Повисло молчание, я налила все же лимонад и во второй стакан, а секунду после снова услышала:
– Мальчик – ну тоже неплохо!
И я решила не говорить ничего утешительного, я просто обняла ее. Обняла с мыслями, что она не про меня и моего мальчика, а только про себя и свою боль, которую не может отпустить столько лет.
21.08.2014
Не поздравила.
Мама не поздравила вчера своего внука с днём рождения.
Это не укладывается у меня в голове, честно. Я не могу успокоиться, и то и дело на глазах предательски появляются слезинки. Я вытираю их украдкой, но вижу, что Пашенька насторожен, очень насторожен, будто чувствует, что мне плохо. Причём сам он ещё ничего не понимает, ему всего годик, а мне горько и обидно.
Возможно, это мои детские обиды, возможно, непонятное ожидание звонка, возможно, вера в то, что мама превратится по дуновению волшебного ветра в бабушку из книжек, которая приезжает в гости поиграть и водит внуков по театрам.
Точно не знаю, но мне плохо.
Вчера до последнего я ждала от неё поздравлений, сын уже уснул, а я всё проверяла, вдруг не услышала звонка, вдруг на телефоне беззвучный режим.
В часов одиннадцать вечера я налила розовое вино и через бокал, как больная, уставилась на духовку, где часы отсчитывали минуты: двадцать три двадцать семь, двадцать три сорок одна, двадцать три пятьдесят восемь.
Я не сводила глаз, смотрела сквозь «розовое вино», смотрела и ждала.
Мне казалось: вот-вот раздастся звонок, и я услышу её слова запыхающимся голосом:
– Ленусик, забегалась сегодня. Поздравляю вас всех. Поздравляю и люблю.
Двадцать три пятьдесят девять. Я залпом выпила больше половины бокала. И ровно в полночь меня «накрыл» град из слёз.
Дима успокаивал меня, а я ревела о том, что мамы не было на выписке, что она ни разу не была у нас в гостях за этот первый, самый важный, мне кажется, год жизни в судьбе человека, но я так хотела, мне так верилось, что она поздравит, надежда,
И, вроде, наступил следующий день, пора успокоиться. Я пытаюсь сделать нам увиденный где-то в интернете овсяноблин, но мне так горько и обидно, и слёзы бегут.
Паша держится за мои ноги и чего-то довольно бормочет, улыбаясь, я смотрю на него сверху вниз, он замечает мой взгляд и начинает заливисто хохотать.
В моей голове начинают крутиться умные фразы психологов о том, что мы должны быть благодарны за что-то там своим родителям.
Я переворачиваю овсяноблин, пытаясь понять, за что сегодня благодарна маме, вижу, что эта смесь из каши, молока и яиц пригорела, и для меня это проблема, а Паша в это время держится ручонками за колени и радостно чего-то выкрикивает, как абориген.
Я опускаюсь и начинаю обнимать его сильно, вспоминая другой совет психологов: учиться многому у своих детей.
И прям здесь и сейчас я учусь у сына не унывать.
Не поздравила его бабушка, а он счастлив! Может, и не в бабушках счастье, а?
ГЛАВА 2. «ОПЫТ» ПРОДОЛЖАЕТ ИСПАРЯТЬСЯ
04.11.2014
– Почему об этом не пишут в книгах по комфортному материнству, а? Кто ответит? Зачем мне сдались эти мнения про пользу совместного сна? Дайте правду, правду будущим матерям. – Если я стану мамским депутатом, то именно такими будут мои лозунги. – Почему нет параграфов, посвященных тому, как ребёнок, лезет, допустим, к туалетному ёршику, как к самой любимой игрушке? И как успокоить себя, если он вылил весь твой шампунь в ванную.
Но это сейчас я веселю сама себя, придумывая такие лозунги и вспоминая сегодняшнее утро, а вот часов пять назад мне было вообще не до шуток, я будто осознавала, что «всё то, что было за год, – это цветочки, а вот сейчас прям «ягодки», ягодки созрели.
Я спокойно стирала в раковине трусы и носки после рисования, радуясь, что уже успела убрать ватман, краски и подтереть пол.
Стирала с мыслью, что вот ещё немного осталось, потом покормлю сына, и можно передохнуть, но тут в ванную зашло нечто.
Я повернула голову и не могла сначала выдавить слова, просто тяжело сглотнула, пытаясь, понять, как всё это могло случиться, ведь меня не было на кухне всего минуты три-четыре.
И этого времени хватило Паше, чтоб взять пачку какао, открыть его, измазать этим чертовым какао с ног до головы себя, открыть морозилку и посыпать этим же какао (чего его так много-то) рыбу, печень, рёбрышки свиные, потом, видимо, опять себя для надёжности, пол на кухне, мое новое пальто, что весело в коридоре на вешалке и зайти ко мне в ванную с такой очаровательной улыбкой.
Смотрю на него и реально немею, такое ощущение, что какао была не пачка, а огромный вагон.
Как мантру повторяю себе, так… надо глубоко дышать, сын просто исследует мир, Лен, принимай это как данность, вернее вымой сына, пол, холодильник и уже принимай как данность.
– Паш, ну и зачем ты сыпал это какао? Ответь? – бормочу я ему, снимая футболку и трусы, которые только-только надела после рисования. – Чего улыбаешься мне, любимыш, а? Зато, знай, ты так вкусно сейчас пахнешь, как лучшая в мире конфетка.