Мысли по дороге на пенсию

Бахта Дмитрий Васильевич

— Не спроста я в игру эту попал, будь рядом, как только прояснится, кому и что от нас надо, может, биться придется, а может, бежать. Ты по любому молчи и делай как я. Прости, втравил тебя, старый дурак, но сейчас плакаться некогда. Просто делай, как я. Потом разговоры будем говорить.

— Понял дядька, не сумлевайся, я рядом, больше тебя не оставлю. Ты меня прости, пока я девку мял, тебя одного втравили.

— Ладно Филя, не удивляйся и не отставай.

Глава еще одна

В которой случается то, что иногда случается

«Знающий людей разумен. Знающий себя просвещен. Побеждающий людей силен. Побеждающий самого себя могуществен. Знающий достаток богат. Кто действует с упорством, обладает волей. Кто не теряет свою природу, долговечен. Кто умер, но не забыт, тот бессмертен».

Так

вот сидели, говорили тихо, склонив головы друг к другу. К столу подошла вся компания: ветеран, здоровяк чернявый и два угрюмых мужика, ранее сидевших за темным столиком.

— Ну, что, как рассчитываться будешь? — просипел потерявший степенность ветеран.

— Дык не знаю, что и сказать. Таких денег у меня нет и быть не может. И шкура моя, барабанная, того не стоит. Выходит, не повезло вам с должничком!

— А когда играл, о чем думал?

— Так пьян был, виноват.

— Ну, раз виноват, придется ответить!

— Так я — вот он, не бегу, могу и ответить!

— Долг твой человечек один выкупить готов. А ты ему, значит, отслужишь, коли договоритесь.

— Ну, видать другого пути, нету…

— Только вот, чтобы в бега ты не подался, парнишка твой с нами побудет.

Солдат старался не показать наружу волнения и обиды, что впутал Филиппка. Взглянул мальчишке в глаза, вдруг понял — зря волнуется. Не подведет, дождется сигнала Филя. Понял, можно разобраться с заказчиком, а потом и с компанией. «Вскроем карты, посмотрим, какие вы страшные», — весело и куражливо возникло в голове. Первым увели Филю. С ним ушли Здоровяк и Чернявый. Ветеран и двое хмурых, повели солдата в темный проулок. Шли долго, затем Ветеран сказал: «Глазки тебе завяжем, ты ученый, спокойно стой». Накинули мешок и сверху прихватили чем-то. Солдат старался разрушить навалившуюся беззащитность. Пытался представить, почувствовать, где трое конвоиров. Ощущения и в правду обострились: вояке казалось, что он сможет вести бой даже в таком состоянии.

Пришли. Скрипучий голос старого человека, вторгся в упражнения: «Вот он ты каков, герой. Слыхали, слыхали… Ты, голубь, не парься. Конечно, попал ты и в игру, и ко мне не случайно. Нужен ты мне. Очень. А что мне нужно, я умею получать. Служба твоя будет такая: скоро по этому тракту этап кандальный погонят. Этап не простой, под усиленной пойдет охраною. Самых злых волков охранять приставили самых злых волкодавов. Ну, да тебе их собачья служба известна не понаслышке. Для того ты мне и понадобился, чтоб обмануть псов и одного кандального украсть. Сможешь — разойдемся миром. Нет — головы сложите вместе с пареньком. Тебя я смертью лютой пугать не собираюсь, видались вы, а вот парнишке рановато еще. Так что постарайся». Солдат почувствовал пронзительной силы ум, было впечатление, что его видят насквозь. Немного помолчав, солдат сказал:

— С мешком на голове много не поспоришь. Говори подробней, что делать, — так, видно, карты мне легли.

В ответ проскрипело:

— Хорошо, что не упрямишься, значит, есть в котелке умишко. Вот, слушай. Я тут покумекал, прикинул длину переходов дневных. Видать рассчитывают псы дотянуть до ночевки в ближайшем остроге. Там засека и пушечка на башне, там десяток казаков. Места они хорошо знают. И взять кандального, и оторваться там трудненько будет. Цепью, опять же, все каторжане скованы. Как украсть? Вот я и придумал. В узком овражке надо сладить капкан, повредить ноги паре тройке кандальных. Ход замедлим, ночевать в лесу принудим. Может, и раскуют — как им, хромым-то, двигаться? Вот тут твоя масть пошла. Дозоры, посты обхитрить, соколика нашего украсть. По лесу к нам доставить. Что скажешь?

— Вроде план толковый. Место надо заранее посмотреть. Пути отхода продумать. Хорошо бы и другим каторжанам побег устроить, тогда погоня силы рассеет.

— Так идите. Раскачиваться нечего. Да помни, мальца мы надежно спрятали. Он всему порука.

Двинулись. Скоро сняли мешок. Шли к окраине села. Там к ветхому плетню привязаны были оседланные лошади. Угрюмо колол газами сторож, рябой мужик. К лесу двинули верхом. Ехали долго, молчали. Солдат, постоянно ощущал сверлящий взгляд «ветерана» на своей спине. Много мыслей по дороге приходило в голову. Солдат ничего конкретного придумать не смог, решил ждать знака судьбы. После переправы вброд через лесную речку захромала лошадь одного из мужиков-разбойников. Через пару верст она начала взбрыкивать и отказалась двигаться вперед. Закружилась, не слушая узды, жалобно ржала. Солдат с ветераном, волей не волей, приблизились к кружащейся лошади. Второй мужик спешился и пытался поймать повод. Солдат огляделся, тропка была окружена густым колючим кустарником. Место глухое, лес непроглядно темный. Ветеран приказал придержать освободившихся лошадей. Солдат потихоньку сменил позицию. Оказавшись прикрытым лошадьми, медленно присел и юркнул в кустарник.

Пропажу заметили только через несколько минут. Ветеран взвизгнул и злобно хлестнул ни в чем не повинного разбойничка, завертелся вьюном. Потом прокричал: «Я из твоего мальчишки сапоги сделаю! И тебя рано или поздно поймаю!» Быстро перекипев, он послал гонца в деревню со сменной лошадью в поводе. Привязал охромевшую кобылку к кусту. Приготовив оружие, начал прочесывать кустарник, перекликаясь с оставшимся разбойником. Солдат бесшумно бежал по лесу, более всего напоминая старого лиса, путающего следы. В голове стучало набатом: успеть, перехватить гонца. Хоть и отлично сориентировался, хотя спрямил дорогу, но догнать в лесу не смог. Понял, что придется в селе отбивать Филю. Сосредоточился на шаге. Шаг был легким, быстрым, имел ритм: четыре шага — вдох, пауза, четыре шага — выдох. Солдат начал напевать про себя глупую песенку в этом же ритме. Ощущения работы мышц, тяжести, усталости притупились. Старый лис как бы видел себя сверху. Песня, казалось, была единственным мостиком между телом и духом наблюдателя. Вошел в село в сумерках. Чутье обострилось, мысли текли непрерывным потоком «Так, расстались мы в кабаке, оттуда и может след показаться». Не прекращая быстрого перемещения, вспомнил взгляды, которыми Филя обменивался с девкой. «Есть! Попробую, не могла она не обратить внимания на то, как касатик ушел!» К трактиру пробрался со стороны задних дворов. Увидал мужиков разгружавших возок с мешками, они носили мешки с улочки в крытый дворик трактира. Подобрал рогожку, накрыл голову и плечи, поднырнул под мешок, что возница закидывал грузчикам на плечи. Излишне сгорбился под тяжестью и прошел в тень двора. Освободившись от мешка, юркнул в задние сени. Там предобеденная суета, услужные девки и мальцы бегали, таскали снедь, ведра с водой. Притулился, нашел затишек. Прикрываясь рогожей, наблюдал. Дождался. Знакомая молодка семенила, несла гуся в корзинке. Прихватил за рукавчик, обратился:

— Дочка, а где ж попутчик мой, соколик?

— Так он, дядька, ушел. Спешил, просил вещи ваши припрятать, да сказал, что вернется, свидимся, мол.

— С кем ушел-то?

— Так в карты с вами играли, жуличного вида мужички, прям боюсь за Филю.

— А куда пошли, не знаешь?

— Куда не знаю, только вот один вернулся часа через четыре и озирался тут, заглядывал везде. И вчера вечером в проулке показалось мне, что он хоронился.

— Темно, как же ты его разглядела?

— Он, когда вернулся, сильно хромал, и уши такие смешные, красные и распухшие, аж картуз не налазит. Я почти наткнулась на него и ухо опять распухшее увидала, да чуть не рассмеялась…

— Ну, спасибо. Вещички я пока оставлю. Филя встретиться — обязательно пошлю, чтобы он сам забрал.

«Так-так», — думал солдат, — значит, Цыгова школа. Значит, дал по ушам Филиппок. Вернулся, вражина, в засаде сел. Значит, сорвался Филя с поводка. Ломанул, значит, жуличных дядек. Почему один? Где второй мужичонка? Видать, побольше ему досталось, видать, не может в погоне участвовать. Значит, Филя может по моим стопам рвануть, на помощь. Как он, Филя-то, узнать может, куда меня повели? Спытать может второго варначину. Коли жив. Если б не жив, значит, этого с ушами, не оставил бы. Значит, спытал другого мужичка. Сошка-то мелкая, скорей всего, сбил Филя пыль-то блатную, расколол. Только вот знать-то много не может жулик — мелковат. Навести может только на старика мерзкого. Выходит, и мне искать старика надо, страшный он, не по зубам Фильке. Раз план появился, веселей стало. Трубочку выбил о каблук, рогожку прихватил и двинул фарту на встречу. На скотный двор зашел, да в лавку, да в кузню. Прятаться прекратил — круг замкнул. Пришел в кабак. Сел за стол, громко позвал девку, забрал вещи, выпил штоф вина, прикинулся сомлевшим. Тайно огляделся, вроде и никто не следит. Вышел на улочку, побрел пошатываясь, где побезлюдней. Услышал шаги за спиной. Выждал, замедлил движение, подпустил, в скручивании резко тряхнул мешком (на скотном дворе сыпанул в рогожку отрубей, да песка добавил). Догоняющий схватился за глаза, хрипел, кашлял. Видать, полую меру схватил солдатовой смеси. Вот те здрасте! Вот он, господин ушастый, кистенек уронил — не до погони. Не давая опомниться, накинул рогожный мешок на голову, ткнул под ребра, заставил судорожно вдохнуть, дернул мешок, опрокидывая и колено на грудь. Кашель, хрип, ножонками засучил как грудничок перед титькой. Вот он, пожалуйста, берите голыми руками. Стянул мешок, коленку на груди поострей разместил, грохнул, наклонившись к уху:

— Чьих будешь, обзовись паскуденышь!?

— Рваный я, с Иванычем по жизни. Так что ты, мужичина, влип, считай покойник ты!

— Ну, глянь на эту каторжную морду, ты ж щас хрустнешь у меня под коленкой, как вошь под ногтем, что тебе Иваныч? Что тебе смерть моя?

— Все едино, поймают тебя и в ноги к Иванычу бросят!

— Так я к нему и иду. Вояка-то, с которым я в лес пошел, решил на себя поработать, решил деньги общественные украсть. Вот пришлось ему рог пообломать. Мальчонка-то мой у твоего хозяина, так я и иду к нему, куда мне еще?