Н-9
Шрифт:
— А… а… — он уже все понял, но еще не понял, что уже все понял.
Что-то в его аккуратно подстриженной башке не срасталось. Это же происходило с еще несколькими подошедшими поближе зрелыми и в возрасте мужиками. Они доперли. Они поняли, кого мы там видели, но все еще отказывались верить в такую подляну…
— Ну само собой мы порезали этих ублюдков на куски — моя добрая улыбка заставила главного среди аммнушитов отступить на пару шагов и снова прикрыться руками — Мы их жестоко пытали — предельно жестоко! — а затем медленно перерезали их хрипящие глотки. Головы ублюдков мы доставили сюда — на суд мудрого доброго элдера, что, несомненно, осудит подобные
Рэк дернул за веревку на горловине мешка и на дорогу посыпались отрубленные головы. Котлета повторила фокус и добавила новых мячей в веселую детскую игру. Да еще и ласково улыбнулась замершей на краю зеленого поля девке, к чьим ногам подкатилась одна из голов:
— Сюда обратно не пихнешь?
Согнувшись, девка оросила все перед собой фонтаном рвоты, на миг породив радугу — на которую сама завороженно и уставилась.
Еще пару голов орк намеренно пустил по дороге так, чтобы они подкатились поближе к мужикам. Почти уткнувшись в сапог старшего, голова дядюшки Якоба, дохлого элдера, задрала мертвое лицо к облакам и радостно оскалилась, сжимая в зубах собственный член. Идея украсить подарки пришла в мой светлый разум, а выполнять ее пришлось Стейку и Котлете, для чего они ненадолго вернулись на место бойни.
— А-а-а-а… — прохрипел аммнушит.
Сделав шаг назад, он запнулся, хлопнулся на жопу и пополз, скребя сапогами по дороге и не отрывая взгляда от отрезанных голов.
— Вот они — насильники! — прогремел я, спрыгивая с седла и выдергивая из-под ремней дробовик — Так что преступления в вашем раю случаются… и ведь одежда на них была — как у вас! И вот что поразительно — как бы, возмутившись подобным гадством, пихали сосну в жопу вот этого — я указал на голову Якоба — он, хрипя, булькая и отвратно брызгая изо всех дыр, почему вдруг возомнил себя элдером поселения Гавань… представляете наглость? Он — ублюдок и насильник — достопочтимый старейшина! Прямо порочил вас! Грязью и жопной слизью обмазывал! Само собой мы возмутились и махом пихнули сосну еще глубже… чтобы ароматом хвои перебить запах дерьма!
— А-а-а…
Блевали уже многие. Кто-то убегал. Некоторые, кто покрепче духом, поспешно уводили прочь детей. Хлопали двери и ворота. Где-то заголосили. Праздничное украшенное поле стремительно пустело.
— Я… я… — слепо мотая головой, аммнушит все куда-то полз.
Я добро успокаивающе улыбнулся:
— Не знаешь ли ты кем были эти ублюдки? Не из вашего ли они поселения?
Ответом был молчание. Даже те, кто блевал, вдруг резко сумели преодолеть слабость гоблинских организмов и замерли в согбенных позах или на коленях, погрузившись в глубочайшую задумчивость и глядя на мертвые лица.
— Ну? — надавил я, наклоняясь к старшему из ушлепков — Гоблин! Ты узнал их лица? Может вытащить члены из их ртов?
— Я…
— Да-да?
— Я не… мы не…
— Мы их не знаем! — решительно брякнул согбенный дедуля с толстой тростью в руке и злым подлым огоньком в глазах — Мы не знаем!
— Открестились — звонко рассмеялась Джоранн и, вскинув дробовик, прострелила в дедушкиной груди дыру — Лживый старпер!
Крики и вопли поднялись до небес. Я, раскачиваясь с пяток на носки, чуть подождал и махнул рукой, продолжая с интересом разглядывать попадавших на колени аммнушитов, кричащих вдалеке баб, вопящих детишек. Детишки… они так переживают… многие из них — кто постарше — поглядывают на нас отнюдь не со смирением и с руках сжимают не плоды, а дубины и топоры. И ведь они — эти двенадцатилетки — не знают, что однажды придет
В ответ на взмах моей руки из-за поворота тропы и прикрывающих ее изгиб деревьев выкатилась повозка. В ней сидели выжившие подростки-аммнушиты. Вернее, они стояли во весь рост, глядя на поселение с нескрываемой злобой.
— Вы послали нас на смерть! — яростно донеслось с приближающейся повозки — Вы послали нас на смерть!
Сколько трагизма… неужели, и я в свои пятнадцать-шестнадцать жил настолько эмоциональной жизнью и считал, что кому-то есть до меня дело в этом сраном злобном мире? Вряд ли…
— Вы тупые — вздохнул я, нагибаясь и хватая оставленного за старшего в поселении за шиворот, легко подтягивая к себе — Вы невероятно тупые. Я же сказал — мы увидели, как они трахают и убивают. Ты должен был спросить, дебиле — а вы спасли кого-нибудь? Понимаешь?
В его глазах я не увидел понимания. Поэтому, тяжко вздохнув, боднул его шлемом в переносицу, отбросил обеспамятевшее дерьмо в сторону и повернулся к одному из здешних, что привлек мое внимание своей молчаливостью и задумчивостью. Он тоже был испуган. Очень испуган. Но при этом в его глазах одна за другой мелькали эмоции. Он напряженно думал, пытаясь найти выход из этой дерьмовой ситуации. Причем думал он не только за себя — иначе бы давно тихонько убежал. Он пытался понять, как ему сделать так, чтобы разъяренные чужаки не разнесли все поселение.
Я поманил его пальцем. Он, шатнувшись вперед, заставил непослушные ноги сделать пару шагов. Демонстративно вытянул руки по швам. Замер. Лицо серьезное, нет тупой улыбки, нет слез, нет следов блевоты вокруг рта.
— Я говорю — ты делаешь — предложил я.
Он кивнул.
— Вы тут сука натворили гребаных дел. Устроители охоты на юных гоблинов…
— Я всегда был против — он впервые нарушил тишину — Пусть бы уходили в большой мир. Но не я решал…
— Так убил бы нахер всех ублюдков и установил добрую карательную диктатуру…
— Я не такой… сильный и решительный…
— Ну да. Слушай сюда, слабый и нерешительный. У вас у всех есть пять часов. Когда я говорю про вас всех — это про весь народ аммнушитов. Ты понял?
— Да.
— Через пять часов здесь должны быть все элдеры без исключения. Все до одного из этих старых ублюдков! Они ведь отцы нации, нет? Разве не отец нации должен быть готов пожертвовать собой ради народа? Вместе с элдерами пусть прибудут все приближенное к власти старичье. Таких в каждом из ваших поселений около пяти. Бесполезно пытаться скрыть кого-то — те выжившие уже назвали мне кучу имен. Вы ведь здесь живете дружно. Ни у кого нет секретов. Знаете каждое имя…
— Я все понял. Пять часов. Все элдеры и все причастное к власти старичье.
— Ты удивительно спокоен…
— Я пытаюсь сделать так, чтобы вы не начали убивать и поджигать…
— Хорошо. Но это еще не все. Так же сюда должны прибыть все, кто хотя бы раз принимал участие в охоте за детьми. Каждый из этих ублюдков. И передайте им — они сдохнут. Элдеры, кстати, тоже умрут. Знаешь, я просто гоблин из жопы мира и мне на многое плевать. Да если честно, мне плевать вообще почти на все. Но я ненавижу когда кто-то насилует и убивает детей. Может это остатки какого-то давно ненужного отцовского инстинкта? Как думаешь?