Н.А.Львов
Шрифт:
Или носа, или пят».
Эти стихи - фрагмент из поэмы Львова «Руской 1791 год»69.
Львов как поэт - на новом этапе. После юношеских стихов «черновой тетради» 1771-1780 годов, после комедии «Сильф» (1778) и стихотворения «Идиллия, вечер 1780» - типичных произведений сентиментализма, до нас, кроме нескольких эпиграмм, не дошли стихотворные произведения Львова, написанные в 1780-е годы. Поэтому крайне трудно определить, даже наметить процесс развития его поэтического дарования. Работа над оперой «Игрище невзначай», носящей явные черты раннего реализма, как и над сборником песен сыграла значительную роль
«Едет барыня большая,
Свисты ветром погоняя,
К дорогим своим гостям;
Распустила косы белы
По блистающим плечам;
Тут боярыня гуляла
Меж топазных фонарей
И различно забавляла
Разны сборища людей.
На окошко ль взор возводит?
Вдоль стекла растут цветы.
Ко реке ль она подходит?
Стлались зеркальны мосты.
Лишь к деревьям обратился
Чудной сей богини взор,
Красно-желтый лист свалился:
В бриллиантовый убор
Облеклись сады несметны,
И огонь их разноцветный
Украшал весь зимний двор...»
Но, главное, поэт ведет атаку против верхоглядства тех, кто
«Поскакали в дальни страны,
Побросали там кафтаны,
Наши мужественны станы
Обтянули пеленой»,
предвосхищая на тридцать лет страстный монолог грибоедовского Чацкого против «пустого, рабского, слепого подражанья». Львов высмеивает фанфаронство и чванство, хвастунов, которые «возмечтали, что вселенны овладели мы красой, разумом чужим надулись».
«Руской стал с чужим умом,
С обезьяниным лицом;
Он в чужих краях учился
Таять телом, будто льдом;
Он там роскошью прельстился
И умел совсем забыть,
Что не таять научаться
Должно было там стараться,
А с морозами сражаться
И сражением мужаться
В крепости природных сил».
И тут Львов подходит к главному кредо своей жизни:
«Счастья
Кто трудом его купил».
Он продолжает верить и в самобытность русского человека. Все наносное преходяще. Оно навеяно метелями зимы.
«Но приятный солнца лик
Лишь в любезный край проник,
Удивляясь, что такая
Сделалась премена злая
В русских северных сынах,
Дал приказ свой в небесах:
«Что понеже невозможно
Вдруг расслабшим силы дать,
То по крайней мере должно
Зиму в ссылку отослать!»
...Что-то сталось в облаках!
В превеликих попыхах
Сев на северном сияньи,
И в престранном одеяньи,
Козерог слетел с лучем,
Искосившись Декабрем,
Вдруг на барыню седую
Напустил беду такую...
Не подумайте, однако,
Мой читатель дорогой,
Чтобы счастье одиноко
Составляло век златой.
Бриллиант перед глазами
Оттого и льстит красой,
Что он с разными огнями.
И о зимних красотах
Потому мы не жалели,
Что красы иные зрели
В русских радостных краях.
...Благотворная их сила
Нам сулила новый свет,
Переменам научила,
Что все к лучшему идет».
Так он приходит к оптимистической мысли, что русский все преодолеет и выйдет победителем в нравственной битве с собственной своей натурой.
Поэма «Руской 1791 год» посвящена Марии Алексеевне, его неизменному другу и спутнику.
Жену Львов боготворил. Раз и навсегда сердце его было отдано ей - она платила ему той же любовью и преданностью. Ей, только ей одной он пишет стихи. Посвящение Марии Алексеевне поэмы «Руской» сопровождается большим поэтическим предисловием. Его «Гавриле Романычу ответ» (1792) из деревни Черенчиц завершается проникновенными строчками:
«Но были ль бы и здесь так дни мои спокойны,
Когда бы не был я на Счастии женат?»
К Марии Алексеевне обращено наивное и трогательное стихотворение, опять в традициях сентиментализма, «Отпуская двум чижикам при отъезде в деревню к М. А.» (май 1794):
«Ах, постой, весна прекрасна!
Ждет меня мой милый друг...»
Образ весны перекликается здесь с образами цветов в уже цитированных стихах «итальянского» дневника (1781):