На боевом курсе
Шрифт:
Я бежал в Молотовский горком комсомола, от счастья не ощущая под собой земли. Мне казалось, что и все прохожие уже знают в чем дело, и вместе со мной радуются.
Заведующий отделом Молотовского горкома комсомола Крупецкий давно знал о моем желании стать моряком. Увидев меня, он протянул руку и, улыбаясь, оказал:
— Поздравляю! Отправляем комсомольцев на флот, в училище. И ты среди них десятый по счету кандидат от нашей комсомольской организации. Документы у тебя в порядке?
— За документами дело не станет.
— Ну, в таком случае можешь отправляться в райвоенкомат на комиссию. Ты, конечно, понимаешь, какую ответственность берет
— Согласен, — ответил я и именно в эти минуты понял, какую почетную обязанность принял на себя.
«Смогу ли я оправдать доверие комсомольской организации? А вдруг не справлюсь с учебой, что тогда?» — спросил я себя.
Заведующий отделом, видимо, заметив мое замешательство, ободряюще сказал:
— Ничего, не робей. Мы на тебя надеемся.
— Буду стараться, — смущенно проговорил я.
Крупецкий вручил мне направление, крепко пожал руку и сказал: «Пиши нам, если где затирать будет — поможем. И Молотов не забывай, почаще заглядывай».
Вечером по привычке я вышел в Театральный садик, надеясь встретить друзей. И действительно, на первой же аллее я увидел шагавших мне навстречу Илью Мартынова и Аллу Спасскую. Они узнали, что я завтра уезжаю, и пришли попрощаться со мной.
Илья решительно заявил:
— На будущий год жди и меня в Ленинград. Я буду строить корабли, а ты будешь плавать на них. Идет?
Я крепко обнял его широкие плечи. С первых дней учебы в ФЗУ мы с ним подружились, помогали друг другу чем только могли. Даже увлечения у нас были одни и те же. На досуге мы занимались французской борьбой и акробатикой.
И вот теперь, много лет спустя, мы с Ильей часто вспоминаем этот вечер расставания. Бывший котельщик паровозоремонтного завода, Мартынов, сейчас инженер-капитан 1 ранга с большим стажем и опытом корабельной службы, кандидат технических наук.
… Увлеченные разговором, мы подошли к обрывистому берегу красавицы-реки Камы. Огненно-красное солнце медленно погружалось в реку. Широкая багряная полоса заката пересекала Каму и терялась где-то в темнобурой чаще закамского леса. Косматые огненные облака предвещали ветреную погоду, они рассыпались на поверхности воды бесчисленными пылающими кострами.
До самой темноты в этот вечер мы, трое друзей, шагая по берегу Камы, мечтали о будущем.
… Спустя сутки поезд пересек мост через Каму и увез меня в Ленинград. Все дальше и дальше уходили мерцающие огни города, а через несколько минут они исчезли совсем, и только белесое зарево висело над рекой.
Последние слова, наставления, пожелания и надежды, высказанные моими друзьями, крепко врезались в память.
Все еще не верилось, что уезжаю из Молотова надолго, а может быть и навсегда. Какой-то тяжелый ком застрял в горле, хотелось плакать.
Но понемногу рассеялась горечь расставания.
Я уезжал не один, а с целой группой таких же юношей, направлявшихся на службу во флот. Это были комсомольцы с разных заводов и предприятий. Завязался разговор — говорили о трудностях на первых порах, о строгих вступительных испытаниях, которые решат окончательный отбор.
Было далеко за полночь, когда я, лежа на полке, старался представить всю красоту города Ленина, где я никогда не
Навстречу новой жизни увозил нас поезд, громыхавший на стыках рельсов.
… На гранитной набережной Невы, в здании с корабельной мачтой над белыми колоннами портика нас обучали и воспитывали. Через несколько лет мы стали командирами военно-морского флота и отправились на корабли продолжать службу.
Потом война вторглась в нашу мирную жизнь. Мое поколение еще не знало войны. В первую империалистическую мы под стол пешком ходили, а многих из нас и на свете не было. Грозы гражданской войны прошли задолго до нашей юности. И лишь теперь мы готовились применить свои теоретические знания на практике. Учились тому, чего нам не хватало, проходили боевую школу, били врага так, как только можем, не жалея своих сил и своей жизни, стараясь оправдать доверие Родины и ее великого кормчего товарища Сталина.
… Неожиданно дверь кабинета командующего открылась, и оттуда, беззвучно ступая по коврам, вышел капитан 2 ранга Виноградов. Он объявил мне, что через десять суток, которые отводятся на ремонт, подводная лодка должна быть готова к новому походу. Деловой разговор был закончен.
Я получил разрешение отправиться на лодку, дать указания о ремонте.
Проходя мимо своей квартиры, я не удержался и зашел на минутку домой — я не был там целый месяц. Открыл дверь. Теплым и немного застоявшимся воздухом пахнуло на меня. Я стоял в знакомой, уютно убранной комнате, где полгода тому назад жила моя семья. Все стояло на своих обычных местах и живо напомнило мне тихие вечера, когда в свободные от службы часы я приходил домой, отдыхал и занимался. Сейчас здесь царило непривычное безмолвие. Со стены смотрела забавная мордашка дочери Светланы, мне стало тоскливо. Я подошел к столу, где под стеклом хранились семейные снимки; защемило сердце. Где вы теперь, мои родные? Постояв в раздумье, я вышел из дому и направился на пирс, где в любое время дня и ночи жизнь била ключом. Мои грустные воспоминания мало-помалу рассеялись…
Подарок родине
Сильный шторм не прекращался несколько суток подряд. Все это время мы находились в море. Огромные пенящиеся валы поминутно обрушивались на корабль, но всякий раз маленькая стальная надстройка стряхивала с себя ослепительно белую пену и снова проглядывала среди бушующего моря. Особенно тяжело приходилось верхней вахте. Каждые полтора-два часа заступала новая смена. Чтобы не смыло за борт огромной океанской волной, приходилось крепко привязываться веревками к прочным металлическим стойкам.
В такой шторм нередко прочно приваренные леерные стойки ломаются, как спички. Нетрудно поэтому представить положение человека, который стоит на мостике и на которого непрерывно обрушиваются новые и новые водяные валы огромной силы.
Сигнальщик-рулевой Федосов с трудом держался за поручни ограждения мостика. Лицо его было мертвенно-бледным. Напрягая остатки сил, он медленно обводил глазами горизонт. Чувство долга заставляло его не заикаться о смене. Он хорошо знал, что Хвалов — его единственный напарник — находится сейчас в лодке и, привязавшись к койке, лежит в полузабытьи, также до нитки мокрый. Не раньше чем через час он снова выйдет наверх…