На Большом Каретном
Шрифт:
Однако не срослось. Наваливались все большие и большие подозрения, которые подтверждались порой, когда он выслеживал Марию, затаившись в квартире Аллы Борисовны. Случились даже две стычки между ним и более счастливым соперником, закончившиеся обоюдным мордобитием, и... и мужик запил уже по-настоящему.
Судя по всему, он любил ее страстно и бездумно, как могут любить только самовлюбленные стервенеющие эгоцентристы, и Марии снова удалось удержать его подле себя, время от времени пуская его в свою постель.
Правда, неизвестно, зачем ей
«Из-за халявной квартиры? – сам про себя рассуждал Агеев. – Возможно».
К этому времени она уже смогла привязать к себе еще одного сорокалетнего дебила, маститого, известного на всю страну фотокорреспондента Юрия Толчева, на которого, видимо, сразу же положила глаз как на потенциального, вполне перспективного муженька. Короче говоря, классический треугольник разросся до четырехугольника, где в полном неведении оставался один лишь Толчев, превратившийся в токующего глухаря. И все это уже не могло продолжаться до бесконечности, чего не могла не понимать ушлая донна Мария. И наступил кульминационный момент.
Не очень-то переживая за Толстопятова, который к этому времени стал превращаться в устойчивого алкаша, пытавшегося водкой заглушить терзающие его душу чувства, она призналась ему, что «наконец-то нашла настоящего человека, за которого и выходит замуж».
«А как же я?» – видимо, спросил он.
Впрочем, об остальном можно было только догадываться. Не сомневался Агеев в одном: в силу своего харатера Толстопятов не мог простить Толчеву, что его Мария предпочла его, звезду телеэкрана, какому-то фотографу, и его, естественно, не мог не сжирать изнутри тот страшный, всепожирающий огонь ненависти, который и привел его к убийству более удачливого соперника и самой Марии.
Возможно, он вынашивал план еще более мстительный и жестокий, однако не получилось. Сильный, молодой и здоровый Герман Тупицын смог вырвать из рук Толстопятова двустволку Толчева и спастись бегством.
Да, подвел итог Агеев, так, видимо, все и было.
Теперь оставалось взять тепленькими этих двух скоморохов: современного Отелло и Германа как свидетеля преступления и одновременно свидетеля, который не донес в милицию об этом преступлении.
Филипп подошел к щитку с расписанием поездов на Москву, после чего купил билет и с чувством выполненного долга стал поджидать электричку. В какой-то момент хотел было позвонить Голованову, однако решил сэкономить на мобильной связи, решив, что всего по мобильнику не расскажешь – слишком дорого обойдется для «Глории». К тому же о результатах командировки придется докладывать на вечерней оперативке. Причем более подробно, с деталями и нюансами, которых в этой гнилостной истории было более чем достаточно.
До подхода чеховской электрички оставалось не менее получаса, и Агеев, чтобы скоротать время, зашел в коммерческую палатку, из которой на всю округу разносился слюноглотательный запах восточной кухни. Почесал в раздумье затылок, решая, что лучше всего
– Сто пятьдесят и бутылку «Жигулевского» в темном стекле, – заказал он, решив в конце концов, что водка без пива – это даже хуже, чем пиво без водки.
Жизнь становилась удивительной и прекрасной.
Когда Агеев со всеми подробностями рассказал о том, что удалось выяснить из разговора с теткой Толстопятова и соседкой по лестничной площадке, где снимала однокомнатную квартиру Мария Дзюба, добавив к этому свои собственные выводы, Голованов полностью согласился с ним. Рассказанное Агеевым подтверждало его личные предположения относительно роли отвергнутого Марией Толстопятова в кровавой драме на Большом Каретном, и теперь дело оставалось за «малым», в чем он также был солидарен со своим напарником.
Задержание, допрос, передача дела в убойный отдел МУРа и... и вместо Почетной грамоты выяснение отношений в прокуратуре – и в лучшем случае легкий шлепок по заднице. Что тоже проходит не безболезненно. Иногда даже остаются синяки и кровоподтеки.
– Ваше слово, Ирина Генриховна.
Теперь они все ждали, что скажет жена Турецкого.
К ней впервые, пожалуй, обратились как к равной, и от неожиданности она даже замешкалась, покраснев. Потом все-таки собралась с мыслями и негромко произнесла:
– Работа, конечно, проделана серьезная и выводы, как мне кажется, совершенно правильные, но сразу же задерживать Толстопятова... – Она пожала плечами. – Я, конечно, многого еще не понимаю, но, как мне кажется, это преждевременно. К тому же, насколько мне известно, в МУРе тоже ведут его разработку.
– И что же вы предлагаете? – насупился недовольный ее позицией Агеев.
– Поработать с Тупицыным. Естественно, негласно. И как только он проколется относительно Толстопятова...
– А ведь Ирина Генриховна права, – неожиданно для остальных поддержал ее Голованов. —
И тем более права, что мы еще не знаем роли самого Германа во всем этом деле.
– Как не знаем? – возмутился Агеев. – А рассказанное его теткой? Да и показания Аллы Борисовны нельзя сбрасывать со счетов. К тому же...
– Охолонь малек, – остудил его всплеск Голованов. – Все, что ты сделал, – в строку, но и спешить особо не следует. Тем более что по этому следу и МУР идет. А перебегать дорогу операм убойного отдела и сам не буду, и тебе не советую.
Недовольный Агеев покосился на Голованова:
– И что же ты предлагаешь?
– Я ничего не предлагаю, – хмыкнул Голованов, – предложила Ирина Генриховна. Однако не будет лишним сделать на него запрос. Что за гусь таков, да с чем его на стол подают? И, уже отталкиваясь от этого...
На том и порешили. Однако, прежде чем разойтись, напомнил о себе и Макс.
– Может, и мне дадите слово молвить? – с обидой в голосе произнес он, по привычке запустив пятерню в бороду. – Что ж я впустую, что ли, полдня по Интернету рыскал?