На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове
Шрифт:
– Вполне.
– Приткнись тут. Вот товарищ Ворошилов нами интересуется. Поговори, я закурю пока.
– Что за курсы такие?
– спросил Климент Ефремович.
– Голодно-просветительные, - Леснов сел рядом, прислонившись спиной к шпале. Молодое веснушчатое лицо раскраснелось, светлые волосы выбились из-под папахи, глаза озорные.
– Не балуй, Роман, - остановил его степенный Фомин.
– Разве я балую? Самые что ни на есть просветительные. Организованы стараниями Надежды Константиновны Крупской. Официальное название - Всероссийские курсы по внешкольному образованию. Вот и собрали нас,
– По направлению губернских и городских отделов народного образования, - добавил Фомин, любивший, вероятно, порядок и точность.
– А что за люди?
– Разносортные. Но в общем-то народец съехался толковый, - все в той же полушутливой манере продолжал Роман Леснов.
– Учителя, работники клубов, библиотек. На новые масштабы переучивались. Как широкие массы к знаниям приобщать, к культуре и грамоте.
– Партийная ячейка большая?
– Ого! Половина курсантов - коммунисты, остальные сочувствующие, - ответил Леснов. И перестал улыбаться.
– К нам товарищ Ленин недавно приезжал. Когда на фронте самые трудные дни были.
– Это верно, - подтвердил Фомин, с удовольствием затягиваясь самосадом - Двадцать восьмого октября выступил Владимир Ильич перед курсантами. Напутствовал нас, которые против Деникина вызвались. И задачу перед нами поставил: политически просвещать красноармейцев, поднимать боевой дух.
– Короче говоря, словом и делом помогать укреплению Красной Армии, - теперь голос Леснова звучал совсем серьезно, а Климент Ефремович подумал: «Не очень-то ты укрепишь, конопатый парень. Куда тебя определить? Бывалые солдаты, много повидавшие на своем веку, и слушать тебя не станут. Ты небось в седле-то не удержишься... Фомин - это другое дело...»
– Сфотографировался потом Владимир Ильич с курсантами, - продолжал Леснов.
– Только я не попал, с краю сидел, в аппарате не уместился.
– Всей партийной ячейкой на фронт?
– спросил Климент Ефремович Фомина. Тот оторвал взгляд от убегавших рельсов, ответил не сразу:
– Вернее будет - значительная часть ячейки. Женщины, девушки остались. Нестроевые, которые еще в старую армию не попали, тоже просились, да куда ж их... Один вот Роман Леснов добился...
– А что - Роман? Стреляю не хуже других.
– Помнишь, как врач-то тебя?
– улыбнулся Фомин, и при этом левый глаз его еще больше сузился, превратился в щелочку.
– Если бы, говорит, Леснова в штаб поставили, войсками командовать, тогда можно. А в рядовые - нет. Рука сломана и срослась неправильно. Как от него службу требовать?
– Мальчишкой с яблони упал, - пояснил Роман.
– Но все же пустил врач-то?
– Клименту Ефремовичу интересно было узнать.
– На время. Чтобы Деникина разбить. А потом сразу доучиваться. Старичок оказался понимающим, оценил текущий момент...
– Военное обучение проходили?
– Две недели в Спасских казармах. По плацу гоняли, в караул ставили. Гранату показывали. Правда, издалека, в руки не давали. Одна была.
– Какое это обучение, - поморщился Фомин.
– Затвор разобрать не умеют... Занимаюсь с ними в свободные часы, показываю...
«К артиллеристам, что ли, направить этого Романа?
– подумал Климент Ефремович.
– Нет,
– Как ты насчет техники?
– спросил Ворошилов.
– Насчет какой? Топор, пила, долото, стамеска - пожалуйста. Или соха, плуг, жнейка...
– Непохоже, что ты деревенский.
– В деревню только в гости ходил.
– А городскому откуда жнейку и плуг знать?
– Я и не городской.
– Между небом и землей, что ли?
– Почти так, - улыбнулся Роман.
– Не балуй, - опять осадил его Фомин.
– Объясни человеку.
– Я не балую. Фамилия-то у меня какая, товарищ Ворошилов? Не случайно дана. В лесу родился. И все предки оттуда. Отец в лесниках состоит. Казенный лес охранял, а теперь, соответственно, народный бережет. И хлеб сами сеяли, и огород свой. Мебель в избе - собственного изготовления. Полное натуральное хозяйство.
– Кто же тебя в натуральном хозяйстве читать-писать научил?
– Не только читать-писать, товарищ Ворошилов, я в Петровской сельскохозяйственной академии два курса закончил. Больше не успел. В семнадцатом отправился вместе с товарищами против юнкеров, а потом закрутило водоворотом. Пришлось пока свою мечту отложить. Грушами и яблоками заниматься хотел.
– Про учебу-то объясни, - напомнил Фомин.
– А про учебу что? Ведомство посылало за свой счет. Лесники и лесничие нужны были. Казеннокоштный я. Казенное носил, на казенном спал, казенным кормился. От истощения не умер, привык заниматься на пустой желудок, и эта привычка теперь очень пригодилась на наших голодно-просветительных курсах, - весело уточнил он.
– Легче других мне было. Дневной паек: сто граммов хлеба и тарелка супа из травы. Для меня не в новинку, а вот Фомин, к примеру, крепко тосковал с голодухи по своему губернскому базару.
– Ноги протянул бы, если бы не ребята, - подтвердил Фомин.
– Коммуной в комнате жили. Одному картошку привезли из деревни, другому - пшена. А Роману отец меда прислал.
– Какой там мед, - отмахнулся Леснов.
– Его на два дня к чаю хватило. Другим я, товарищ Ворошилов, нашу коммуну потчевал.
– Чем же?
– Грушами и яблоками, которые после войны выращивать буду. Каждый вечер рассказывал перед сном... Вот такие яблоки, - показал он.
– Румяные, сочные... Если, конечно, смертельную простуду не заработаю нынче на этой платформе.
– Все бы тебе серьезный разговор на шутку свернуть, - укорил Фомин.
– От серьезности еще холодней, а шутка хоть немного, да согревает. Верно, товарищ Ворошилов?
– По части согревания шинель хороша, а полушубок еще лучше.
– На нет и суда нет, - хмыкнул Леснов, - Пойду-ка я еще платформу потолкаю, может, хода прибавлю. Ребята, кто со мной ноги размять?
Роман спрыгнул с подножки. Следя за ним взглядом, Климент Ефремович решил нынче же поговорить с комендантом поезда и со Щаденко об этих товарищах. Добровольцы, коммунисты - надо их обмундировать при первой возможности. А с распределением не торопиться. Люди грамотные, идейные, смогут партийное слово сказать: каждому надо найти такую должность, на которой принесет больше пользы.