На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове
Шрифт:
– Пошли поглядим, - сказал Ворошилов.
– Фомин и Леснов - с нами.
Вашибузенко повел их в дальний конец станции, за водокачку. Там действительно стояли вагоны с людьми и лошадьми. Один вагон больше чем наполовину завален был ящиками, тюками, узлами.
– Что за груз?
– нахмурился Климент Ефремович.
– Патроны трофейные. Ящики с консервами. Разное обмундирование.
– Откуда?
– Да вы не сумлевайтесь, у нас насчет этого строго, - в голосе Башибузенко звучала обида.
– Только военная добыча. Обоз захватили. Обувка
– Шинели есть?
– Десяток. Англицкие.
– Утеплил бы Леснова. Пальтишко-то на рыбьем меху... Он ведь тебя неплохо согрел, - пошутил Ворошилов.
– Да уж куда лучше!
– белозубо засмеялся Башибузенко, оглянувшись на бойца.
– Пущай останется, одежку подберем, потолкуем.
– Ну что ж, побеседуйте, - разрешил Ворошилов. И распорядился: - Прицепить вагоны. Вместе поедем.
5
Посреди теплушки возле железной печки сдвинуты несколько ящиков, накрытых попоной. На этом «столе» - большие ломти накромсанного черствого хлеба. Вскрыты ножом консервные банки с яркими иностранными этикетками.
– Бобы с мясом намешаны, - сказал Башибузенко.
– Другой жратвы нет, а этого добра много. Деникину слали - нам досталось, весь полк кормится.
– Обрыдло, - сплюнул кто-то из кавалеристов, рассевшихся на соломе вокруг ящиков.
– Картохи бы горячей да сала шмат...
– Откуда здесь? Белые прошли, потом беженцы...
– Навроде саранчи эти беженцы, - презрительно произнес Сичкарь.
– Все подчистую изгладывают.
– Ну, бобы - это еще не так плохо, - улыбнулся Леснов, умостившийся вместе с Фоминым и Башибузенко на почетном месте около «буржуйки». Бобы с мясом просто клад по нынешним временам. В Москве и в Питере четверть фунта хлеба на едока выдают и без всякого приварка.
– Шибко большой голод?
– спросил калмык.
– Очень трудно, товарищи. Вы на нас с Фоминым гляньте: неделю в Воронеже отъедались, а кости торчат.
– Не дюже подорвала тебя голодовка, силенку но растерял, - уважительно произнес Башибузенко, все еще не оправившийся после пережитого потрясения.
– Я в станице на кулачках среди первых шел, а ты меня в один секунд скопыт опрокинул.
– Не силой - только ловкостью! Рука у меня натренированная.
– Это заметно. Где обучился-то?
– Понимаешь, когда в реальном училище занимался, в книжке одной прочитал, как со здоровяками справляться. Я-то щуплый, и физия, видите, в конопушках, неавторитетная... Доставалось первое время. И дразнили, и «смазь» делали, и на тычки не скупились. Тогда и начал левую руку тренировать. По утрам гирю выжимал, вечером тоже. А главное, все время ребром ладони по твердому колотил. Где остановлюсь, где прислонюсь, там и постукиваю. Даже на ходу приспособился - по палке.
– Во терпение у человека!
– крутнул бритой головой
Сичкарь.
– Нарвался ты, Микола!
– Ладно, хватит об этом... А вы, слышь, с
– Вроде того.
– На кавалеристов вы не дюже смахиваете.
– Нас на политическую работу направили.
– Партийные, что ли? Оба?
– И мы, и все, товарищи наши.
– Ну да?
– недоверчиво глянул Башибузенко.
– Цельный вагон?
– Говорю - все!
– подтвердил Фомин.
– Слышь, хлопцы, чего гутарят! Сразу столько партийных! И все к нам! Мы их поштучно от случая к случаю видели, а тут гуртом!
Башибузенко задумчиво поскреб подбородок, спросил:
– Это самое... Вы из каких будете, коммунисты или большевики?
– Никакой разницы нет.
– Ты брось, - погрозил пальцем Башибузенко.
– Нас не закрутишь, разница нам известна.
– Зачем мне тебя закручивать?
– удивился Леспов.
– Большевики - это, по-твоему, кто?
– У большевиков программа наша, рабочая и крестьянская. Весь народ равный - это первое. Земля трудовым казакам и крестьянам - это тебе второе. Вот я отвоююсь, возьму свой пай, хату поставлю.
– Жинку заведешь, - ухмыльнулся Сичкарь.
– И заведу.
– Тебе одной мало.
– Будя шутковать-то. И женюсь, и детишков настрогаю. Стану сам себе свободный хозяин на свободной земле. А вот этот товарищ Фомин, к примеру, рабочий. Верно?
– Предположим.
– Вот ты иди к себе на завод, давай нам железу, плуги, серники, сукно и всякие прочие тряпки для баб.
– Водку, - подсказал Сичкарь.
– Будя, Кирьян, я всерьез гутарю, - нахмурился Башибузенко.
– Ты ответь мне, приезжий товарищ, для того большевики всю кашу заварили, для того мы свояк на свояка в мертвую драку лезем, чтобы вольная и справедливая жизнь повсюду установилась?
– В общем правильно, только слишком просто.
– Ага, правильно, - ухватился за слово Башибузенко.
– А коммунисты чего желают? Согнать всех в коммунию, под один гребень постричь, из одного котла обедом кормить...
– Не обязательно из одного котла.
– Ишь ты, не обязательно. А я вот хрен положил на такое удовольствие. Я в своей хате своей семьей жить хочу, а в общий хлев никакими силами не затащишь.
– Никто и не намерен тащить. Живи, как тебе хочется. Но работать лучше коллективно - выгодней.
– Дюже ты умный, скубент! Я шею гну от заря до зари, потому как ни в поле, ни в бою дурака валять не обучен, а другой спустя рукава хозяйничает. Поошивается лодырь абы как с весны до осени, а урожай на равные доли делить? Да намахивал я такую дележку!
– Говорят, и бабы общие станут, а дитев, вроде бы как цыплят в курятнике, скопом взращивать будут.
– Брехня все это, товарищи!
– Большевики что велели: бери землю, бери заводы и фабрики, живи и работай с полной радостью, - гнул свое Башибузенко.
– За такую власть и голову положить не жалко. А чтобы в коммунию под одной дерюгой спать да своим трудом ленивых кормить - это кукиш!