На далеких рубежах
Шрифт:
Глава тринадцатая
Над горным кряжем серебром рассыпался Млечный Путь. Небо усеяли звезды — крупные, небольшие и совсем маленькие, едва заметные. Приглушенно доносится шум морского прибоя. Капитан Телюков лежит навзничь возле своего самолета и не просто любуется бархатным ночным небом, а старательно изучает и запоминает конфигурацию и взаиморасположение созвездий. Многие из них, особенно те, которые ближе к Полярной звезде, он свободно мог бы показать на немой карте звездного неба, а то и начертить на листе бумаги, как чертят летчики район полетов.
Телюков лежит на земле, зашнурованный
Как летчик, он понимал, что если ученым и конструкторам удалось уже разрешить проблему возвращения корабля на Землю, то на очереди полет человека. И с тем большим нетерпением ждал он вызова в школу космонавтов. Ждал каждый день, докучая своими вопросами начальнику штаба подполковнику Асинову, и возмущался, когда тот отвечал:
— Там и без вас есть кому летать.
«Там» — это в Москве, и Телюков завидовал летчикам, которые служили неподалеку от Москвы.
Шел второй час ночи. Из-за моря выплыл ущербный месяц. Большая Медведица, незаметно оборачиваясь вокруг Полярной звезды, уперлась лапой в горную гряду. Увидя возле соседнего самолета неподвижно застывшую фигуру лейтенанта Скибы, Телюков подозвал его к себе:
— Ну, как дежурится, лейтенант? Вздремнули?
— Да нет. Никак не приучу себя к отдыху во время ночного дежурства. Сплю больно крепко, боюсь проспать сигнал боевой тревоги.
— Это без привычки.
— А вы тоже не спали?
— Комары не дают. И водится же этакая нечисть на нашей планете!
— О, нечисти на нашей планете хоть отбавляй, — многозначительно заметил Скиба, присаживаясь рядом на брезент. — Я вот частенько думаю: до чего подлы и бессовестны империалисты. Наш народ строит коммунизм, кладет кирпич за кирпичом, а проклятые империалисты лезут, мешают. Не разбойники, а? И в то же самое время кричат, будто мы им угрожаем. Иной раз такая досада возьмет… Так бы и задушил этих крикунов собственными руками…
— Вы, лейтенант, как я погляжу, становитесь истым воином, — заметил Телюков. — И вот что я вам скажу. Это еще не воин, который умеет обращаться со своим оружием. А вот если жжет у него сердце, если он исходит гневом к тем, кто угрожает мирной жизни его народа, — это подлинный солдат. У такого и рука не дрогнет в бою, потому что он всем существом своим осознал, что борется за святое дело. Вот я скажу о себе. Сбил я двух нарушителей границы. Один из них явно — американец. А другой — черт его знает чей он и откуда залетел. Так вот, когда я шел в атаку, то почти ничего не чувствовал, кроме жгучей ненависти. Понимаете? Пламени в сердце… И больше ничего. «Ну, чего ты, вражья сила, — думаю, — лезешь к нам, непрошеный, незваный? Сгоришь ведь или утонешь! Съедят тебя крабы и раки или акула подхватит — ну и черт с тобой! Не лезь!» Так-то, брат! Все идет от сердца. Конечно, вы еще в бою не были и не ощущали этого. Но будете ощущать то же самое, обязательно будете!
Меня, — продолжал Телюков, как бы размышляя вслух, — полковник Вознесенский стращал трибуналом за то, что я не сообщил своевременно об отрыве
Телюков помолчал, раздумывая над сказанным, затем добавил:
— Не поймите меня превратно, лейтенант: я не восхваляю себя. Не в этом дело. Я хотел только подчеркнуть, как хорошо, когда у летчика появляется вот это боевое настроение, что ли. Это уже не просто летчик, это воин. Уметь летать, даже хорошо летать — это еще не все. Нужно, чтобы душа кипела, клокотала от гнева и вообще — помните: трудностей бояться — жизнь прозевать!
Скиба слушал молча, вникая в каждое слово. Он не был еще в бою, и для него чрезвычайно важно было знать, что чувствует летчик во время атаки. Возможно, скоро, возможно, даже сию минуту прозвучит команда, и он тоже ринется в бой.
Телюков поднялся, потянулся. Обошел вокруг самолета, осветил фонариком колеса, чтобы проверить, не спускают ли скаты, и снова подошел к Скибе.
— А не было страха от мысли, что и враг может сбить вас? — спросил Скиба.
Телюков ответил не сразу.
— Как вам сказать? Когда самолетная радиолокационная станция перешла на режим прицеливания, я уже думал только об одном: как бы не промахнуться. А вот после стрельбы старался не зависать в хвосте бомбардировщика. Вышел энергичным разворотом. И конечно же, если вы, приблизившись к вражескому самолету, будете висеть, то противник срежет вас… Впрочем, теперь нам легче: выпустил ракету и пускай идет…
Поучая так молодого летчика, Телюков и не подозревал, что его слушает замполит Горбунов, который, направляясь от СКП в дежурный домик, задержался возле АПА-7 [5] .
— Доброе дело делаете, капитан, беседуя с молодыми, — сказал замполит, приблизившись к летчикам. Он взял Телюкова под руку и повел за собой. — Очень хорошее дело, партийное. И я вот подумал, а не пора ли вам в партию?
Для Телюкова это оказалось полной неожиданностью.
— В партию? — переспросил он взволнованно.
5
АПА-7 — аэродромный пусковой агрегат.
— Да, в партию.
— Признаться, это была моя сокровенная мечта, но… ведь в партию!
— Ну, да.
Телюков помолчал некоторое время.
— А рекомендацию кто мне даст?
— Я, например.
— Вы? Шутите, товарищ майор…
— Нет, Телюков. Шутки здесь неуместны. Вот услышал я, как вы наставляете молодого летчика, и так мне радостно стало. Теперь я еще лучше понял, почему наши молодые летчики так выросли за последнее время. Многим из них вы помогли, а за вами и другие: кто словом, кто делом. Это уже по-партийному… Вот я и подумал: народ доверил вам боевой самолет и вы оправдываете это доверие. Так почему же мне не дать вам рекомендацию?