На далеких рубежах

Гребенюк Иван

Нелегко авиационному командиру вести учебный процесс. Перегнешь где-нибудь палку, поставишь перед летчиком непосильное задание — угрожает авария. Чуть недогнешь, слабину дашь — тоже плохо, потому что остаются прорехи, а значит, опять-таки авария. Здесь надо гнуть, но не перегибать. Поддубному это отлично удается.

А взять, например, дисциплину, и в частности отдание чести. Сколько говорилось в полку, что отдание чести — священный долг воина. Невзирая на это, некоторые солдаты забывали об этом долге. Идет солдат, засмотрелся и на видит старшего по званию. Остановишь

его, спросишь, почему честь не отдал? «Виноват, не заметил». Или: «У меня руки заняты». Объективные причины находились всегда.

— Довольно толочь воду в ступе, заниматься разговорами. Надо взыскивать с тех, кто сквозь пальцы смотрит на нарушение устава, — заметил Поддубный.

Полковник наложил строгое взыскание на офицера лишь за то, что тот равнодушно прошел мимо солдата, не отдавшего ему чести. Это сразу принесло свои результаты. Офицеры, а по их примеру и сержанты повысили требовательность. Не стало в полку таких, которые «не видят начальников», и руки у всех сразу освободились…

А вот еще факт.

Облака в пустыне — редкие гости. Бывает, что целый месяц не увидишь в небе тучки. Если же летчик долгое время не летает в облаках, то теряет навыки в полетах по приборам. Эти навыки в некоторой степени можно поддерживать полетами на учебно-боевом самолете, где имеются две кабины, из которых одна закрывается шторками. Но в полку мало было таких самолетов.

— Давайте проводить полеты в закрытых кабинах на боевых самолетах, — предложил Поддубный. — Инструктор будет подавать команды по радио, ограждая напарника от ошибок. Получится почти то же самое, что при полете на двухместном самолете.

— То, да не то, — возражал Семен Петрович. — Потеряет летчик пространственную ориентировку, тогда что? За хвост самолет не поймаешь!

— Разрешите мне попробовать с Дроздовым?

— Ну пробуйте.

Оказалось, что так летать можно. Начали летать на боевых самолетах в закрытых кабинах командиры эскадрилий, затем командиры звеньев и, наконец, летчики, имевшие соответствующую подготовку. Эта новость дошла до дивизии. Прибыл инспектор, чтобы удостовериться на месте. А спустя некоторое время полковник получил указание: «Начать полеты под колпаком на боевых самолетах».

Семен Петрович вышел из класса покурить. Как и вчера, и позавчера, нещадно палило солнце. До чего ни дотронешься — раскалено. Возле столовой двое солдат обливали друг друга холодной водой. Захотелось и полковнику освежиться.

— А ну, полейте-ка на меня, — обратился он к шоферу водовозки, снимая китель и подставляя под шланг широкую спину.

Вдруг над аэродромом показался одиночный самолет. Либо кто-то из летчиков заблудился, либо начальство прилетело.

Полковник поспешил в штаб и оттуда позвонил на аэродром.

— Кто там летает?

— Подполковник Удальцов запросил разрешение на посадку, — доложил диспетчер.

— А-а, ну так принимайте его.

Подполковник Удальцов командовал одним из полков дивизии. Между ним и полковником Сливой в течение нескольких лет продолжалось негласное соревнование. Прибудет Семен Петрович в штаб дивизии, обязательно

поинтересуется, сколько часов налетал полк Удальцова, какие упражнения выполнил, какие не выполнил. То же самое делал и Удальцов. И если находил, что у него показатели лучше, говорил:

— Гаснет, Семен Петрович, трубка, гаснет!

Если же показатели были лучше у Семена Петровича, тот в свою очередь подтрунивал над соседом:

— В хвосте плетешься, Иннокентий Михайлович, не к лицу это Герою Советского Союза! Не с кого брать пример нам, простым смертным…

Соседи-командиры дружили между собой — хотя Удальцов был моложе Сливы лет на пятнадцать, — и частенько навещали друг друга. При этом не упускали случая указать на замеченные неполадки.

— У вас, Семен Петрович, авиационные специалисты вне строя, табуном ходят на стоянку самолетов. Непорядок!

— Разве?

— Сам видел.

Но полковник Слива не оставался в долгу:

— Пусть так, но и я кое-что подметил на твоем аэродроме, Иннокентий Михайлович! Автобус для летчиков обшарпан, совсем как в отстающем колхозе. Да и телефонная связь… одна порча нервов.

Расставались командиры и брались за дело. Семен Петрович читал мораль инженерам за то, что «распустили младших авиационных специалистов».

— Сраму из-за вас набрался.

А подполковник Удальцов звонил командиру обслуживающего подразделения:

— Соседи потешаются над автобусом, который ты подаешь для перевозки летчиков. Обрати-ка внимание! Может, найдется килограммчик краски, чтобы освежить, а? Подмажь, сделай милость! А телефоны у нас — одна порча нервов!..

Аварийность, возникшая в Кизыл-Калынском полку, прекратила эти взаимные посещения и соревнования. Обоим командирам стало как-то неловко вести прежние разговоры. Что уж за показатели, какое может быть соревнование при аварийности! Семен Петрович и Иннокентий Михайлович встречались теперь лишь на совещаниях у командира дивизии, что бывало не так уж часто.

И вот неожиданно Удальцов прилетел.

— С чего бы это? — недоумевал Слива.

Отправив на аэродром «Победу», Семен Петрович похаживал по штабу, придираясь к каждой мелочи и без конца делая замечания подчиненным. Прежде всего он напал на дежурного по штабу.

— Это что? — указал он на окурок в углу. — Прибрать, подмести! Быстрее!

— Есть! — вытянулся дежурный.

— А у вас чего кобура обвисла, как свиное ухо? Силушки не хватает потуже пояс затянуть? — набросился он на дежурного по полку.

— Жарко, товарищ полковник!

— Подтянуться!

— Есть!

В коридор выбежал писарь в расстегнутой гимнастерке.

— А ну, ко мне, — поманил его полковник. — Ты что ж это, голубчик, разбойником носишься по штабу?

— Начштаба подполковник Асинов разрешил, больно душно, — ответил писарь, солдатик первого года службы.

— Разрешил? Коль разрешил — дело иное. Но ты все-таки застегнись, голубь! — и полковник провел рукой по колючей, стриженой голове солдата.

— Есть, товарищ полковник! — проговорил польщенный отцовским вниманием солдат.