На далеких рубежах
Шрифт:
— Неплохо, весьма неплохо, — пробасил полковник, рассматривая парадный мундир летчика, украшенный орденом, медалями и нагрудными знаками. — Неплохо. И хорошо, что не прилипли где-нибудь к штабному столу с академическим «ромбом». Подлинным военным станете. Правда, я старый полковой служака, а есть такая поговорка: каждый кулик свое болото хвалит… Но, майор, поверьте, полк — это высшая инстанция, до которой можно допустить молодого офицера, недавно закончившего академию. Если де офицер попадет в штаб — конец: прилипнет как муха к бумагам. Может, я ошибаюсь? Что там у вас в академии по поводу этого ученые мужи говорили?
Полковник
— Есть правительственная установка: молодых специалистов направлять на производство, — сказал Поддубный. — Думаю, что эта установка касается и нас, военных специалистов.
— Весьма мудрая установка! — воскликнул полковник. — Ну, присаживайтесь, потолкуем. Разрешаю вам обращаться ко мне по имени и отчеству. Так оно как-то проще будет. Семеном Петровичем звать меня.
Они сели на той же скамейке под инжиром. Прямо перед ними торчала вкопанная в землю труба реактивного двигателя, в которую бросали окурки.
— Из разбитого самолета, — указал полковник на трубу. — Аварийность у нас, Иван Васильевич! Беда, не повезло…
— Слышал.
— В штабе армии сказали? — живо заинтересовался полковник.
— Нет, об этом я узнал от Гришина и Гречки.
И Поддубный принялся рассказывать о себе.
Полковник слушал внимательно, не перебивая собеседника. Потом сказал:
— Завидую вам — вы молоды. А я уже гусь старый и порядком потрепанный. Помню, как на наш аэродром — это случилось под Минском — набрела ночью окруженная группа фашистов. Подняли мы с командиром БАО [1] людей по тревоге, и завязался бой. Мне тогда впервые пришлось выступать в роли наземного командира. Бегаю из одного конца аэродрома в другой и не понимаю, что вокруг творится, кто где стреляет. В воздушном бою все ясно, четко и понятно, а здесь — темный лес. И добегался: ранило в ногу. А все-таки мы успели поднять самолеты в воздух и перебазироваться на другой аэродром.
1
БАО — батальон аэродромного обслуживания. Авт.
Рассказывая об этом эпизоде, полковник хохотал, вкусно потягивая свою трубку и пуская сквозь усы ароматный дымок «Золотого руна».
— А потом все бои да бои. Так до самого Берлина дошли. Не все, конечно… Но я вот выжил… И состарился в полетах.
Постепенно разговор коснулся техника-лейтенанта Гречки.
— Дайте его мне в экипаж, — попросил полковника Поддубный. — Мы с ним старые друзья.
— Невозможно.
— На демобилизацию еще не представляли?
— Шел об этом разговор, но я не дал своего согласия. Считаю, что Гречка способный техник. Дело знает неплохо, человек честный, работящий. — Полковник поднялся. — Я, к сожалению, должен уехать на аэродром, Иван Васильевич. Если желаете — прошу со мной. Только надо вам переодеться. Белый китель имеете? Нет? Плохо. Приобретите. А завтра представлю вас всем офицерам полка.
Сели в машину. Полковник дружески похлопал своего нового помощника по плечу:
— Я покажу вам, Иван Васильевич, свои владения. Мой сосед, командир полка Удальцов, прозвал меня рыцарем пустыни, а туркмены — усатым полковником. Зайдите в любой аул, спросите, кто такой усатый полковник, и вам назовут
Поддужному, однако, хотелось побольше разузнать про Гришина, и он вернулся к предыдущему разговору.
— Вот вы, Семен Петрович, говорили — очень, мол, хорошо, что я не прилип к бумагам. А не кажется ли вам, что у вас здесь кое-кто действительно к ним прилип?
— Вы имеете в виду начштаба полковника Асинова? Так у него ведь должность такая!
— Нет, я имею в виду майора Гришина. Странно, но тем не менее факт: записал беседу, которую вел со мною. Это, по его же собственному признанию, для того, чтобы оставить на всякий случай следы на бумаге… а вдруг разобьюсь…
Полковник глухо прокашлялся, молча полез в карман за табаком. Видимо, не хотел вести разговор о Гришине.
«Победа» пронеслась мимо казармы. Двери и окна отворены настежь. Двое солдат выносили во двор кровати, а двое других, вооружившись шомполами, выколачивали из матрацев пыль. Та же картина наблюдалась у офицерских коттеджей. Подушки, ковры, простыни — все это выбрасывали, выбивали.
— Въелся нам в печенки этот песок, — пожаловался полковник, так ничего и не упомянув о Гришине.
Поддубный с любопытством осматривал местность.
За авиационным городком дорого пролегла через глиняную ложбинку, называемую здесь такыром. Ледяное поле не бывает таким ровным и гладким, как такыр. Это делают дожди, выпадающие зимой. Но период дождей проходит, такыр высыхает и каменеет.
Глиняный такыр остался позади. Дорога запетляла между барханами, где после бури уже прошелся бульдозер. То там, то здесь по сторонам торчали наполовину засыпанные песком чахлые кусты саксаула.
— Никакой топор не берет этот саксаул, — заметил полковник. — Не дерево, а железо. Но в то же время достаточно небольшого усилия, чтобы сломать его. Солдаты, заготовляющие топливо для кухни, легко ломают саксаул руками и ногами.
— Да, картина скучноватая, — заметил Поддубный.
Командир полка продолжал оживленно:
— А посмотрели бы вы, Иван Васильевич, что здесь делается в середине апреля! Барханы покрыты зеленым бархатом трав, и куда ни кинь оком — всюду маки, гелиотропы, тюльпаны. На Украине у нас такого не встретишь… А в травах ползают большие, с фуражку величиной, черепахи, прыгают тушканчики, бродят лисицы…
— Куда же теперь девалась вся эта живность?
— Жара разогнала. Уже в конце апреля солнце дотла сжигает всю растительность. Не поддается лишь саксаул, селин да еще немногие растения, — продолжал полковник. — А в летний зной температура песка достигает семидесяти градусов. Положишь куриное яйцо — испечется. Правда, животные приспосабливаются. Одни укрываются от зноя в норах, другие, чтобы не обжечь ног, все время бегают или влезают на кусты и там повисают до вечера, когда спадет зной и песок остывает.
— Вот как? — удивился Поддубный. — Значит, пустыня живет?
— Живет, Иван Васильевич! Посмотришь на эту жизнь, и не верится, что на Луне нет животных. Организмы приспосабливаются к природе.
Вскоре глазам открылась панорама аэродрома. Здесь тоже шла борьба с последствиями бури. Грохотали тракторы, шаркали бульдозеры, срезая песчаные бугры, старательно уложенные и причесанные ветром. У самолетов, выстроенных на рулежной дорожке, суетились голые по пояс авиационные специалисты. Низенького роста, черный, как муравей, солдат тащил баллон, наполненный сжатым воздухом.