На день погребения моего
Шрифт:
Кит продемонстрировал то, что, как он надеялся, было универсальным знаком нехватки средств, вывернув воображаемую пару карманов брюк и пожав плечами в качестве извинения.
— Не волнуйся, на этой неделе всё за счет кафедры математики Тринити-Колледжа, они — просто волшебники в решении бикватернионных уравнений, но покажи им счет к оплате, и, к нашему счастью, их разум выключается.
Он представился как Барри Небьюлай из Дублинского университета, для него нашли место, и Кит присоединился к многоязычной банде.
Всю прошлую и эту неделю Кватернионисты собирались в Остенде для проведения одного из своих кочующих Всемирных Конвентов. После трансатлантических размолвок 90-х, известных как Кватернионные Войны — Киту было известно, что Йель, будучи домом Гиббсовых Векторов, выступал главной
— «Гранд Отель де ля Нувель Диг» притаился на задворках Бульвара ван Изегейм, вдали от дамбы, в честь которой его назвали, привлекая главным образом людей бережливых, включая обычный ассортимент внесезонных туристов, беглецов, пенсионеров, отвергнутых любовников, воображавших, что нашли прихожую смерти. На самом деле отель мало соответствовал тому, чем казался. Комнаты были без зазрений совести уставлены безделушками из фальшивого бамбука, вырезанными из сосны и раскрашенными в экзотические цвета, например, оранжево-красный, столешницы из дешевого, вероятно, искусственного мрамора. В попытке отразить все характерные черты Бельгийского Арт Нуво во всей его современности гибридные мотивы женщин/животных использовали в оформлении раковин и ванн, покрывал, штор и абажуров.
Кит осмотрелся:
— Шикарно.
— В такое время, — сказал Барри Небьюлай, — никто не проверяет очень строго, кто там является или нет зарегистрированным гостем. Ты — не единственный, кто переночует здесь бесплатно.
Кит, решив попытаться выиграть в Казино сумму, достаточную для поездки в Геттинген, сейчас оказался спящим в углу среди кучи мусора Кватернионистов рядом с постоянно меняющимся контингентом беглецов, имена которых, если он вообще слышал, тут же забывал.
Оказалось, что вниз по коридору живет ячейка бельгийских нигилистов — Эжени, Фату, Дени и Поликарп, они называли свою организацию «Молодое Конго», эти люди испытывали неослабевающий интерес к милиции «Гард Сивик», а также к тем парням из французского Второго Бюро, которые регулярно посещали Брюссель. Когда бы Кит ни встречал кого-то из этих молодых людей — кажется, чаще, чем это можно было бы объяснить случайностью, всегда было мгновение напряженного узнавания, словно он когда-то каким-то образом действительно принадлежал к маленькой фаланге, а потом что-то произошло, что-то слишком ужасное, чтобы об этом помнить, столь же фатальное, как судьба «Ступендики», после чего всё, вместе с памятью, головокружительно исчезло, упало не просто вниз, а еще и вдоль других пространственно-временных осей. Потом с ним такое происходило часто. Это, конечно, было освобождение — ничто не давило на него в данный момент, кроме одежды, и, хотя было почти возможно убедить себя, что он избежал проклятия Вайба и теперь начал новую жизнь с нуля, условия невесомости, к которым он пришел кружными путями, могли оказаться опасными в любой момент. Когда он хорошенько рассмотрел «Диг» — высота двадцать пять футов, фасад, как у модных отелей, с противоположной его стороны море, давит, возвышается над городом, он невольно представлял себе мыслящую силу, которая ищет слабую
— Так что черные орды Конго, — размышлял Поликарп. — Бельгийцы со своей нидерландской нейропатией представляют, что эти орды непрестанно разбухают, тихо поднимаются, всё выше, за какой-то стеной силы и смерти, и никто не знает, как достаточно укрепить эту стену, чтобы они не поглотили всё...
— Их незаслуженные страдания, — предположил Дени, — их моральное превосходство.
— Едва ли. Они — столь же дикие вырожденцы, как Европейцы. Но это не объяснить и простым количеством, поскольку здесь наивысшая плотность населения, в этом отношении никого здесь не застигнуть врасплох. Нет, мы сами создаем это, думаю, проецируем из общего сознания, липкой тины галлюцинаций, которые всё время наносит на карту неусыпный и неумолимый ад нашего владычества в том регионе. Каждый раз, когда солдат армии «Форс Публик» бьет рабочего с завода резины или просто оскорбляет его, приливная сила крепнет, ров внутренних противоречий становится всё менее надежным.
Такое впечатление, что они снова оказались на курсе kh^agne. Все вступали в беспорядочные связи с какой-то сосредоточенной инертностью, пили, обменивались сигаретами, забывая, с кем, или, предположительно, были одержимы романтическими мечтами. Дени и Эжени учили географию с Реклю в Брюссельском университете, ордер на арест Фату и Поликарпа был выписан в Париже, где само лишь намерение выступить в защиту Анархизма считалось преступлением.
— Подобно русским нигилистам, — объяснял Дени, — в глубине души мы — метафизики. Существует опасность стать слишком логичными. На закате дня человек может посоветоваться только со своим сердцем.
— Не обращай внимания на Дени, он — Штирнерианец.
— Анархо-индивидуалист, хотя ты, конечно, слишком глуп, чтобы понять разницу.
Хотя в рамках фаланги существовали сотни возможностей провести различия, Африка оставалась подразумеваемым, запрещенным термином, который поддерживал их твердость и решительность. А еще — моральный долг, хотя кто-то мог бы назвать это одержимостью, убить Леопольда, короля Бельгии.
— Заметил ли кто-нибудь, — осмелел Дени, — как много разнокалиберных сильных мира сего Европы — Короли, Королевы, Великие Герцоги, Министры — в последнее время были раздавлены безжалостным Колесом Джаггернаута Истории? Повсюду мертвые тела могущественных и сверженных, с периодичностью более высокой, чем можно было бы объяснить простой случайностью?
— Тебя уполномочили говорить от имени богов Случая? —поинтересовалась Эжени. — Кто может сказать, каким должен быть «нормальный» коэффициент убийств?
— Да, — добавил Поликарп, — наверное, он еще недостаточно высок. Учитывая научную неизбежность акта.
Группа черпала мужество в примере пятнадцатилетнего анархиста Сипидо, который в знак солидарности с Южно-Африканскими Бурами пытался убить Принца и Принцессу Уэльских в Брюсселе, на вокзале Гар-дю-Нор. Четыре выстрела с небольшого расстояния в молоко, Сипидо и его банду арестовали, потом оправдали, а Принц сейчас — Король Англии.
— А Бритты, — пожал плечами Поликарп, реалист группы, — по-прежнему обращаются с Бурами, как с грязью. Сипидо нужно было бы внимательнее относится к инструментам нашего ремесла. Он учел необходимость маскировки, но если преследуешь Наследного Принца, нужно учесть калибр, не говоря уже о большей обойме.
— Предположим, мы спрячем бомбу на Ипподроме, — предложила Фату, нарумяненная, без шляпы, в юбке короче, чем у циркачек, хотя все, кроме Кита, притворялись, что этого не замечают.
— Или в Королевской Купальне, — сказал Поликарп. — Кто угодно может ее снять за двадцать франков.
— У кого есть двадцать франков?
— Что-нибудь из группы пикриновых кислот вполне подойдет, — продолжала Фату, разворачивая в коморке карты и диаграммы. — Порох Бружера, например.
— Сам я всегда за Дезиньоля, — проворчал Дени.
— Или можем нанять Американского Стрелка, — Эжени многозначительно посмотрела на Кита.
— Черт, мадемуазель, вы ведь не хотите, чтобы я взял в руки оружие, мне понадобятся стальные башмаки только для того, чтобы защитить свои ноги.
— Слушай, Кит, нам ты можешь рассказать. Сколько десперадос ты...продырявил при свете дня?