На двух берегах
Шрифт:
Была и правда метель. Над темным лесом в темном же небе дул ветер, он гудел где-то вверху, шумел в кронах, бросал в лицо Андрею холодные колючие снежинки. Звезды не виднелись, их закрыли снежные тучи, не виднелись даже ближние деревья, и Андрей, отойдя по направлению к лыжам, шарил их на ощупь. Он сколько-то искал их, боясь вообще потеряться, боясь, что на обратном пути не найдет и землянку, но ему хотелось еще до свету все отладить, подогнать, примерить, и он все-таки нашел лыжи. Он оставил их у землянки, а все остальное втолкнул внутрь, набрал в ведро снега и спустил его
– Ешь!
– Мария сидела в той же позе.
– Ты куда собираешься?
– Я… я бы сделал глоток спирта, - уклонился он.
– Для прочистки мозгов. Ты права, метель такая, что вряд ли кто сунется в лес. Но все-таки я ориентировался и по запаху, - он сел, взял из рук Марии флягу.
– Дунет от землянки на меня - и гречка. А где гречка - там люди. Ясно? Если варить придется - значит, только глухой ночью. В такую же метель, но плюс глухой ночью. Ну, - он отвинтил пробку, - ну, за почин.
– Он хлебнул спирта, черпнул из стоявшего на печке котелка, куда Мария подкладывала из ведра снег, запил ледяной еще до ломоты в зубах водой и начал есть суп, макая в него сухари, обсасывая эти сухари, откусывая от них помягчевшие края.
– Отличный суп, Маша. Собираюсь по делам.
– Далеко?
– М… м… м… километров, наверное, за двадцать. Но, может, и за три раза по двадцать. Обстановка покажет.
– Зачем?
– Мария смотрела на него без подозрения, но выжидающе.
Он нажал на суп, соображая, как бы ей рассказать поубедительней.
– Ты не выпьешь? Ну хоть поешь. Конечно, не идет, но есть-то надо. Чаю попьешь? Со сгущенкой? Со сгущенкой хорошо… Как там котелочек? Ага… - Поставив на колени котелок, он выскреб остатки супа.
– Как ты думаешь, мне что теперь, до конца войны тут спать? Я могу тебе чем-нибудь помочь? В твоей работе, по твоему заданию?
– Нет, - она взяла у него котелок, бросила в него немного снега, чтобы снег растаял и чтобы потом котелок можно было хоть немного помыть.
– Нет. Рация испорчена. Новую же ты не принесешь?
– Нет, - он подтянул поближе то, что втолкнул в землянку, и стал разбирать: пьексы, носки, свитер, белье, маскхалат. Пьексы, главное пьексы, пришлись ему впору, а вот белье и свитер оказались размером меньше, но он подумал, что при движении, отпотев, они растянутся на нем.
– Нет. Но если я не могу помочь тебе ничем, значит, я что-то должен предпринять сам.
– Чтобы связаться с кем?
– Мария зажгла, чтобы ему было светлее, вторую плошку. Теперь он мог разглядеть ее получше. У Марии был курносый с открытыми ноздрями нос, чуть толще, чем хотелось бы, губы, чуть больше, чем надо было бы для ее круглого лица, рот и не то темно-серые, не то зеленоватые в этом освещении глаза. Она была подстрижена коротко, но не как-то модно, под мальчика, а простенько, по-деревенски - до шеи, жиденькая челочка, разбиваясь на несколько полосок, прикрывала ее небольшой лоб, касаясь желтоватых, почти незаметных на лице, коротких прямых бровей.
Под свитером, сжимающим ее невысокую шею и заправленным в ватные брюки, обозначались неслабые плечи, да и руки, открытые почти до локтя, - Мария, возясь с печкой и котелками, не
– Ни с кем я не собираюсь связываться. Ни с кем, - сказал он откровенно.
– Да и с кем я могу связаться? Кому довериться? Разве только Николаю Никифоровичу? Но он не доверяет мне.
– Он не должен. Он не может, - объяснила она.
Он согласно кивнул:
– Понятно. Значит, и я не должен. И я не могу. К чему рисковать? Да и как? Как связаться? Пробираться в деревню, расспрашивать про партизан?
– Никто не скажет. Разве скажут?
– Никто. Не скажут. Значит, для меня остается пока одно…
– А я?
– робко спросила она - Или ты меня…
Он о ней подумал уже и не дал ей досказать: - Я не имею права вмешиваться в твое задание. Мы же уговорились, так? Но я считаю - как каждый бы на моем месте считал, - что та должна нажимать на Николая Никифоровича, чтобы он связался с твоим командованием и все сообщил. Есть же у этого Николая Никифоровича какой-нибудь запасной канал. Ведь должен же быть…
– Этого я не знаю, - сказала она, и он поверил, что она и вправду этого не знает: ее задание было узким - передавать то, что принесут, а как собиралась информация, с кем был еще связан Николай Никифорович, она не должна была, для пользы дела, она не должна была знать. Мало ли что могло с ней приключиться? Мало ли как она могла попасть в руки немцев, но даже если бы немцы и заставили ее говорить, каким-то образом, но заставили бы, она могла сказать им лишь то, что знала, - линию: Тиша и она - Николай Никифорович. И ни слова больше. В этих обстоятельствах, чем человек меньше знал, тем было лучше.
– Но канал есть!
– вдруг сообразив, радостно и громко сказал Андрей. Он стукнул себя по голове, встал и снова сел.
– Есть! Я знаю точно!
Мария, открыв рот, смотрела на него округлившимися глазами, в которых сейчас мелькнуло и выражение подозрительности.
– Откуда… Откуда ты знаешь? Разве он тебе это сказал? Он же ничего тебе не сказал!
Он наклонился, погладил ее по челочке, но она отпрянула.
– Не надо!
– Это так просто!
– он сдерживал улыбку, но он знал, что глаза его смеялись. «Что ж, это очень хорошо! Очень хорошо, - думал он.
– Она приободрится!»- Николай Никифорович вышел с тобой на связь?..
– Ну, да… - нерешительно ответила она.
– И что с того?
– С Земли вы послали ему об этом РД1? Вы - это значит Тиша и ты?
1РД - радиограмма.
– Нет. Н-е-е-е-т!
– Так как же он мог узнать, что вы летите, что развернетесь здесь, и что сводки он должен нести вам! Он что, бог, что видит через фронт, как вы готовитесь, грузитесь, летите, прыгаете, ищете его?
Она наклонилась к нему, соображая, захлопала глазами и вдруг, сообразив, радостно всплеснула руками: