На гонках в Ле-Мане

Бодуэн Луи

Ронжье прочел первые шесть страничек, не произ­неся ни единого слова. «Это хороший знак», — поду­мал Сен-Жюст. Он знал, что комиссар без всякой снис­ходительности отнесется к отчету, подписанному Фабиеном де ла Хуссей.

Когда комиссар перевернул предпоследнюю стра­ничку, Сен-Жюст поудобнее уселся на своем стуле. До этого момента только шевелящиеся брови говорили о внимании комиссара. Проявляя некоторую жестокость, Сен-Жюст попробовал предугадать возможную реакцию Ронжье.

«Когда он будет читать строчки, посвященные исто­рии

жизни Новали, его брови, каждая по отдельности, поползут вверх и огромный кулак обрушится на стол».

Он заканчивал свое мысленное пари, когда звук удара кулаком по столу заставил его подскочить.

«Я выиграл!» — подумал Сен-Жюст.

Брови Ронжье превратились в два больших воскли­цательных знака. Комиссар сорвал очки, и Пьер уви­дел, что его глаза мечут молнии. Громовым голосом, стуча пальцем по виновной восьмой страничке, он спро­сил:

— Это что за вздор?

— Какой вздор? — поинтересовался Сен-Жюст, при­кидываясь удивленным.

Кулак комиссара вновь обрушился на стол, затре­щавший от удара.

— Новали — полицейский! — воскликнул он. — Не­мыслимо!

Он затряс головой, как раненый бык, а его выска­зывание об умственных способностях Фабиена было настолько грубым, что его невозможно передать. Сен-Жюст наслаждался. Гнев Ронжье не произвел на него никакого впечатления. Он решил выступить утешите­лем:

— Мне известно, что в настоящий момент полиция переживает черные времена. Но «заблудшие овцы» бы­вают всюду. Так же и в журналистике. Вы не можете себе представить, комиссар, как много негодяев позорят нашу профессию! И если Новали плохой полицейский, то Фабиен ведь не виноват...

Эти слова явились как бы бальзамом для ранено­го самолюбия Ронжье. Сен-Жюст воспользовался за­тишьем, чтобы добавить:

— В сущности, вам главным образом не нравится, что это раскрыл Фабиен. Я не ошибаюсь?

Комиссар был человеком умным и честным. Замеча­ние Пьера заставило его улыбнуться. Он вздохнул и признался:

— В целом отчет Фабиена ясен, точен и полон по­лезных сведений, которые полностью совпадают с уже имеющейся у меня информацией.

Ронжье должен был сделать над собой большое уси­лие, признавая за детективом эту заслугу. Чтобы быть уверенным, что Сен-Жюст оценил по достоинству его добрую волю, он добавил, бросив мрачный взгляд на отчет Фабиена лежащий на столе.

— Вы можете убедиться, что мы в полиции не та­кие уж ограниченные и упрямые, как о нас частенько говорят.

Сен-Жюст пододвинул стул к столу комиссара и, улыбаясь своей самой открытой улыбкой, сказал:

— Не будьте злопамятны. В этом деле мы будем сотрудничать. Не забывайте об этом. Возможно, это будет «брак по расчету». Но чем теснее мы объединим­ся без всяких задних мыслей, тем эффективнее будем работать.

Эти слова были полны здравого смысла. На лице комиссара появилась улыбка. Он сложил листки с от­четом Фабиена, вздохнул и сказал:

— Хорошо, поговорим

теперь немного о том, что мы будем делать.

Затем он поднял руку, как будто какая-то новая мысль только что пришла ему в голову, схватил теле­фон и спросил:

— Это вы, Лоран? Хорошо... Зайдите сейчас же ко мне в кабинет.

Не прошло и минуты, как в кабинете появился Ло­ран. Выпрямившись, он стоял у стола комиссара с поч­тительным видом. Храня молчание, Лоран ждал, когда Ронжье обратится к нему.

— Возьмите это, — сказал наконец комиссар, протя­гивая бумажку, на которой он что-то нацарапал. — И проверьте, служит ли в полиции некий Франсуа Но­вали.

— Сию минуту, господин комиссар, — ответил Ло­ран и поспешил покинуть кабинет.

«Только что каблуками не щелкнул»,— подумал, ус­мехнувшись Сен-Жюст.

Когда Лоран ушел, он заметил комиссару:

— Я вижу, что между нами царит недоверие.

— Не в этом дело. Если я хочу проверить, то лишь для того, чтобы иметь максимум сведений об этом Но­вали. Если он действительно служит в полиции, как утверждает Фабиен, это маленькое расследование даст нам наверняка новые, возможно полезные детали.

Инцидент был исчерпан, и комиссар с Пьером, на­конец объединившись, попытались разработать план сра­жения. У Ронжье был список участников гонок в Ле-Мане — доказательство того, что он принимал это дело всерьез.

Он высказал свое мнение:

— С моей точки зрения, только самые мощные ма­шины, которые могут стать абсолютными победителями. являются мишенью для преступников.

Сен-Жюст согласился. В списке, лежащем перед ним, комиссар отметил галочкой эти машины.

— Четыре американские «Игл», три «Матры», че­тыре «Феррари», две «Порш» и три японские «Хон­ды». Всего пять марок.

Он поднял голову и взглянул на Сен-Жюста:

— Танака и его «команда» не собираются, конеч­но, срывать всю гонку, они целятся в одну определен­ную марку. — Он вздохнул и задумался. — В какую из пяти?

Сен-Жюст, в свою очередь, вздохнул. У него не бы­ло особых подозрений. Ронжье вновь принялся изучать список участников. Вдруг он ткнул пальцем в одну строчку:

— «Хонда» — японская фирма. Танака — японский миллиардер. Почему бы ему не организовать это пре­ступление, чтобы могли победить его соотечественники? Может быть, даже у него есть акции «Хонды»?

Сен-Жюст покачал головой. Гипотеза Ронжье каза­лась ему неправдоподобной. Но, чтобы не обидеть полицейского, сказал:

— Это маловероятно. По двум причинам. Прежде всего, чтобы обеспечить победу «Хонды», они должны были бы испортить все остальные марки. Это, мне ка­жется, чересчур. Затем мне известно от Готье, который ведет автомобильную рубрику в «Суар», что «Хонда» не имеет ни малейших шансов. Она участвует в гонках в Ле-Мане впервые, скорее, ради эксперимента, для подготовки к будущему, а не для того, чтобы бороться за первое место.