На горах. Книга Вторая
Шрифт:
— Садись же, сделай милость, Василий Фадеич, настаивал Патап Макснмыч, — а то ведь придется и мне на ногах перед тобой стоять, а я с дороги-то приустал, старые ходуны [102] спокоя просят.
И тут не согласился сесть Василий Фадеев и не сел бы, если бы Чапурин не взял его за плечи и насильно не усадил. Присел на краешке стула Фадеев, согнулся в три погибели, вытянул шею, а сам, не смигаючи, раболепно глядит на Чапурина.
— Ты здесь главным приказчиком? — спросил Патап Максимыч.
102
Ходуны —
Заморгал глазами, ровно взглянул на солнышко, Фадеев. Вытянув шею длинней прежнего, робко и тихо ответил он:
— Не то чтобы главный, а имел иной раз хозяйские порученности по заведениям и по дому, иной год и на рыбных караванах бывал.
— А книги кто вел и счета сводил? — спросил Чапурин.
— Марко Данилыч этим сами распоряжаются, нам не доверяют, — заикаясь, медленно проговорил Фадеев. — Ни книг, ни счетов до меня никогда не доходило.
— Да ведь он бывал в долгих отлучках. Кто ж без него распоряжался?.. — спросил Патап Максимыч.
— Дарья Сергевна, — чуть слышно промолвил Фадеев.
— То есть чем она распоряжалась? Насчет питья да еды да насчет другого домашнего хозяйства?
— Так точно-с, — еще тише прошептал Василий Фадеев.
— А расчеты с рабочими кто вел? Деньги в артель на припасы кто выдавал? Кто с почты деньги получал аль с покупателей? — продолжал расспросы Патап Максимыч.
Василий Фадеев молчал.
— Не Дарья же Сергевна, не Авдотья же Марковна. Я сам не один раз слыхал от Марка Данилыча, что обе они в эти дела у него не входят, — сказал Патап Максимыч. — Кто-нибудь распоряжался же, у кого-нибудь были же деньги на руках?
— У разных бывали-с. Чаще всего у Корнея Евстигнеича, — на каждом слове запинаясь, чуть слышно проговорил Фадеев.
— А кто таков этот Корней Евстигнеич? — спросил Чапурин.
— Самый первый и доверенный приказчик, — бойче прежнего промолвил Фадеев. — Он больше других про хозяйские дела знает.
— А где он?.
— Надо быть, на Унже теперь. Марко Данилыч леса там на сруб купил, и по весне, около троицына дня, туда его отправил.
— Надо будет за ним послать, — сказал Патап Максимыч. — А когда Марко Данилыч в последний раз у Макарья был, кто из вас здесь оставался?
— Я-с, — весь красный, как вареный рак, прошептал Василий Фадеев.
— Счета вел? — строго спросил Патап Максимыч.
— Вел-с.
— Подать на просмотр… Сейчас же, — строже прежнего приказал Чапурин.
Совсем смешался Фадеев. Едва слышно проговорил он:
— Счета у Марка Данилыча. Были ему представлены на другой день, как с ярманки воротились.
— Хорошо. Вскроем сундук, так посмотрим. Они ведь там?
— Не могу знать-с. Нам до хозяйских делов доходить не доводится, — сказал Василий Фадеев.
— Сколько теперь у тебя налицо хозяйских денег? — спросил Патап Максимыч.
— Самая малость, внимания даже не стоит. Работников нечем рассчитать, — отвечал Фадеев, весь дрожа, как в лихорадке.
— Сколько,
— Как есть пустяки-с. Пятидесяти рублей не наберется, — сказал Фадеев. — А работникам на плохой конец надо больше трехсот целковых уплатить.
— Составь список работникам поименно, отметь, за сколько кто подряжен, сколько кому уплачено, сколько кому остается уплатить, — вставая с места, сказал Патап Максимыч. — Сегодня же к вечеру изготовь, а завтра поутру всех рабочих сбери. Ступай, торопись.
Не говоря ни слова, поклонился Фадеев в пояс и трепетно вышел из горницы. «Этот нашему не чета, — подумал он. — С виду ласков и повадлив, а, видно, мягко стелет, да жестко спать!..»
В тот же день вечером послали эстафету на Унжу.
Дарья Сергевна писала Прожженному, что Марко Данилыч вдруг заболел и велел ему, оставя дела, сейчас же ехать домой с деньгами и счетами. Не помянула она, по совету Патапа Максимыча, что Марку Данилычу удар приключился. «Ежель о том узнает он, — говорил Чапурин, — деньги-то под ноготок, а сам мах чрез тын, и поминай его как звали». В тот же вечер поехала за Дуней и Аграфена Петровна.
Василий Фадеев, узнав, что Патап Максимыч был у городничего и виделся с городским головой и со стряпчим, почуял недоброе, и хоть больно ему не хотелось переписывать рабочих, но, делать нечего, присел за работу и, боясь чиновных людей, писал верно, без подделок и подлогов. Утром работники собрались на широкой луговине, где летом пеньковую пряжу сучат. Вышел к ним Патап Максимыч с листом бумаги; за ним смиренным неровным шагом выступал Василий Фадеев, сзади шли трое сторонних мещан.
— Здравствуйте, крещеные, многолетствуйте, люди добрые! Жить бы вам божьими милостями, а нам вашими… — громко крикнул Чапурин артели рабочих и, сняв картуз, поклонился.
— На добром слове благодарны. С приездом проздравляем!.. Всякого добра пошли тебе господи!.. Жить бы тебе сто годов с годом!.. Богатеть еще больше, из каждой копейки сто рублев тебе! — весело и приветливо заголосили рабочие.
— Вашего хозяина господь недугом посетил, — сказал Патап Максимыч. — Болезнь хоша не смертная, а делами Марку Данилычу пока нельзя займоваться. Теперь ему всего пуще нужен спокой, потому и позвал он меня, чтобы распорядиться его делами. И только мы с ним увиделись, первым его словом было, чтобы я вас рассчитал и заплатил бы каждому сполна, кому что доводится. Вот я и велел Василью Фадеичу составить списочек, сколько кому из вас денег заплатить следует. Кому кликну, тот подходи… Пимен Семенов!.
Выступил из толпы молодой широкоплечий парень, волосом черен, нравом бранчлив и задорен. Всем взял: ростом, дородством, шелковыми кудрями, взял бы и очами соколиными, да они у Пимена завсегда подбиты бывали. Подошел он к Чапурину, шапку снял и глядит бирюком — коли, мол, что не так, так у меня наготове кулак.
— За девять рублей рядился? — спросил у него Патап Максимыч. — За девять рублев в месяц, — нахально ответил Пимен Семенов, глядя в упор на Чапурина.
— Расчету за последний месяц не дано?