На горе Четырёх Драконов
Шрифт:
— Кто тут?
Раздвинула кусты и увидела: лежит лицом в траве человек и трясётся, плачет. Тронула за плечо, шагнула ближе:
— Что с тобой, сынок? Может, помочь чем?
А он, испуганный, вскочил на ноги. Так это же тот, третий, что у мазара прислуживает. Прислужник замер в нерешительности. А бабушка снова:
— Что с тобой?
Тут он увидел в её руках баночку для мази, понял, куда она идёт, и вдруг закричал:
— Не ходи, обманщик он! Я сегодня всё узнал… Ухожу от него.
Растерялась Дилинор, выронила баночку,
— О чём ты?
А он как закричит опять:
— Я ведь за ним шёл! Верил. Думал, аллах ему силу дал. А он в аллаха не верит.
Бабушка Дилинор взялась за сердце:
— Ишанам не верит! Горе нам!..
— У меня отец ишаном был, — задыхаясь, говорил служитель мазара. — Меня в святой вере воспитали. Я в школу не пошёл. Стал аллаха славить. А этот всю душу во мне перевернул. Больше не могу. Разбивает он во мне веру.
Он увидел в траве баночку, схватил её, отшвырнул далеко в кусты.
— Не бери у него лекарств. Если бы ты знала, откуда они…
Хотел что-то ещё сказать, потом махнул рукой и скрылся.
А бабушка Дилинор так и осталась сидеть, встревоженная, недоумевающая. Как же так? Сам главный ишан отводит веру людей от аллаха? Чего не досказал ей этот несчастный?
Ей уже не под силу было идти вверх. Она поискала глазами баночку, не нашла её и спустилась вниз, в кишлак, так и не добыв чудодейственной мази.
Весь день была бабушка Дилинор сама не своя: всё стояли перед ней безумные глаза служителя, звенел в ушах взволнованный, полный ненависти голос.
Кажется, первый раз в жизни она была довольна, что внука нет дома. Она не ждёт его, не вслушивается в насторожённую тишину, не выходит за дувал. Она лежит без сил на своих одеялах и думает, думает… Тяжело ей, не с кем посоветоваться. Случилось такое, что никогда бы не могло даже прийти в голову.
У старого чинара
С самого утра у Бобо Расулова очень болело сердце. За последнее время он вообще стал чувствовать себя хуже. Ныли старые раны, полученные ещё в боях с басмачами.
Сегодня во рту было горько, а сердце постучит-постучит и остановится… Или, может быть, это просто кажется?.. В такую жару нелегко больному человеку. И как раз трудное время — перед началом учебного года. Да ещё и эта история с мазаром, встреча с братом сильно взволновали. Всю ночь он сидел сегодня за письменным столом, готовился к выступлению на собрании. Придётся коснуться своего личного, больного. Не пощадить самого себя и рассказать всю правду о брате, который, приняв обличье священнослужителя, и сейчас продолжает бороться против Советской власти.
Бобо Расулов вздохнул. Ох, как болит сердце! А ведь надо непременно заглянуть в школу возле ущелья. В двух школах он уже был. Как-нибудь доберётся и до третьей. А потом вернётся домой, полежит немного.
Медленно шёл он вдоль дороги. На всём пути, мурлыкая, как большая кошка,
Идти под солнцем было так трудно, что учитель мечтал: дойдёт до деревьев и отдохнёт немножко, прежде чем двигаться дальше.
Уже близка тень зелёного шатра. Вот-вот можно будет сесть на широкий, раскинувшийся словно скамья корень, закрыть на минутку усталые глаза. Учитель поднимает руки к вискам, которые нестерпимо болят. Вдруг сжимается сердце, и Бобо Расулов, задыхаясь, падает.
Никого нет вокруг. Никто не видит, что случилось с учителем. Из-за поворота появляется мотоцикл и останавливается. Двое бегут к распростёртому на дороге телу. Они наклоняются к лежащему. И вдруг смеётся Карим. Вот где довелось встретиться! Значит, выдался наконец удобный случай, которого он так ждал.
Карим оглядывается. Глаза его темнеют. Может, прямо сейчас отвезти его туда, в горы? А когда придёт в себя, договориться обо всём…
Шакал наклоняется к нему. В глазах его вопрос. Карим уже готов кивнуть, но вдруг он видит колхозников, которые идут по дороге. Они скоро поравняются с ними, увидят учителя, запомнят лица тех, кто его увёз… Нет, это не годится! И Карим говорит быстро: — Отвезём его в дом…
Они опускают в коляску неподвижное тело и медленно ведут мотоцикл за руль к дому учителя. Он так и не приходит в себя.
— Ой, плохо мне, наказал меня аллах! — несётся женский вопль.
Из дверей дома выбегает Мехри — жена учителя — и припадает к ногам Карима, которого видит в первый раз, но в котором угадывает по одежде слугу аллаха.
— Святой человек! Я твоя жалкая раба…
И Карим разрешает ей припасть губами к полам его халата.
Соседи, прохожие в недоумении и ужасе видят, как вносят в дом неподвижное тело учителя. И Сайрам, которая идёт из магазина домой, торопливо открывает калитку. Гулям и Сабир играют в шахматы во дворе под старым урюком.
— Гулям, — тревожно говорит Сайрам, — идите скорее на квартиру к учителю. Может быть, там нужна помощь. Я зайду туда позже, с фермы.
Учителю плохо! Плохо учителю! Мальчики стремглав выбегают на улицу. Они быстро добираются до дома, но боятся войти. Всем известен неприветливый нрав Мехри. Она может обругать, выгнать. Поэтому они осторожно обходят дом и припадают к маленькому оконцу. То, что они видят, наполняет их недоумением и отчаянием. Учитель лежит на полу на одеялах, и два ишана шепчут над ним молитву. Сквозь полуоткрытое окно доносится: