На горе Четырёх Драконов
Шрифт:
Амир выпил крепкого зелёного чая, оставленного на столе женой, разделся и лёг спать.
Он не мог и подумать, что в это время в маленькой комнате больницы происходит что-то непонятное и страшное.
А там, потушив лампу, Ходжи Карим заворачивал в одеяло больного. Крепкие верёвки скрутили ему руки и ноги. И когда, ощутив боль, Бобо открыл глаза, Ходжи Карим ударил его по голове. Потом Карим подошёл к окну, нагнулся, шепнул что-то. В окно вскочил Шакал, одетый тоже в городскую одежду. Вдвоём они подняли учителя и опустили его лёгкое тело на руки третьему ишану.
Вот
По дороге Бобо приходит в себя. Он пытается повернуться, но не может. У него нестерпимо болят руки и ноги. Он понимает, что связан. Ему кажется, что это просто страшный сон, но вдруг к нему склоняется торжествующее лицо Карима.
— Опять ты, — шепчет Бобо.
— Опять я! — отвечает Карим. — Я же предупреждал тебя…
И снова беспамятство. А дорога уходит из-под колёс и петляет по крутому горному склону.
Похищение
По дороге быстро двигались белая санитарная машина с красным крестом и мотоцикл. В его коляске и на сиденье сзади, конечно, устроились все пятеро друзей. Пулат сначала нахмурился: мотоцикл совсем новенький. Колхозники подарили его школе за помощь во время уборки хлопка в прошлом году. Хотел было пионервожатый пересадить своих пассажиров в санитарную машину, но там было полно ребят, и Пулат махнул рукой — всем ведь хотелось поскорей попасть к учителю.
Икрам, который сидел в докторской машине, засмеялся: ну подумать только — шестеро на одном мотоцикле!
Поравнялись со встречной машиной. Пулат по привычке дружинника обернулся, чтобы на всякий случай запомнить номер. И чуть не выпустил руль: машина была без номера. Вернее, он был, но кто-то его замазал, и остались различимы лишь последние две цифры — восемь и два. Может быть, везут что-нибудь тайком из колхоза, может быть, на рынок. Надо бы, конечно, остановиться. Предъявить удостоверение общественного орудовца и узнать, почему шофёр скрывает номер машины.
Пулат готов был уже повернуть мотоцикл и мчаться вдогонку за подозрительной машиной, но тут он вспомнил, что учитель, конечно, с нетерпением ждёт их. Да и ему самому хотелось поскорее всё рассказать о вчерашнем собрании. И Пулат первый раз в жизни поступил не так, как следовало бы дружиннику. Он ничего не сказал ребятам и прибавил газу, чтобы не отстать от белой «санитарки» с красными крестами на боках.
А машина с замазанным номером, вильнув, скрылась за поворотом.
Как ни торопился Пулат, машина Ивана Ивановича первой подъехала к больничным воротам. Доктора удивило, что они распахнуты. Этого никогда не бывало. Он вышел из машины, огляделся, прислушался. Что-то здесь, в этом тихом саду, было не так, как всегда. Слышались громкие голоса.
Он уже почти бежал по аллее, а сзади, ничего не подозревая, шли школьники.
Машину доктора заметили ещё на дороге, и сейчас ему навстречу спешил Амир. Доктор сразу увидел его бледное, без кровинки, лицо.
— Беда! — крикнул он, не добежав до доктора. — Украли Бобо Расулова!..
Доктор остановился. Впервые за много лет он ощутил боль, которая, казалось, разрывала грудь. Он заставил себя успокоиться и спросил едва слышно, потому что голос отказывался повиноваться:
— Как это случилось?
— Я хотел сделать лучше, — путаясь в словах, говорил Амир. — Я перевёл его в отдельную палату, знаете, туда, где лежала Мархомат. И ко мне пришёл его брат. Я сразу узнал, что это брат, потому что они очень похожи. Как я мог не разрешить брату ухаживать за больным? В последний раз, когда я заглянул в палату, было уже около часу ночи, и Бобо спокойно спал. А в три часа вошла дежурная сестра и увидела пустую скомканную постель и открытое настежь окно. Она побежала за мной. Мы обыскали весь сад. Во дворе оказалась проделанной дыра в стене. Я виноват, доктор. Я очень виноват. Но как я мог подумать, что брат…
— Это не брат, — глухо сказал доктор. — Это бандит. Враг. И Бобо, и мне, и всем нам.
Доктор повернулся к Икраму, который стоял рядом, потрясённый этой неожиданно свалившейся бедой.
— Он рассказывал тебе о Кариме? — спросил доктор негромко.
— Нет, — ответил Икрам. — Мы должны были поговорить с ним перед собранием. Он сказал, что мне, как секретарю партийной организации, он должен рассказать что-то очень важное и не совсем приятное для него. Он намекнул, что расскажет старым друзьям о неправильном поступке, совершённом сорок лет назад. Я засмеялся тогда, думая, что он шутит, и сказал: «Э, брат, за сорок лет всё забывается». Но он качнул головой: «И через сорок лет приходится подчас платить за малодушие. И платить дорогой ценой…» Так, значит, он не шутил?
— Он хотел рассказать тебе о том, как сорок лет назад спас жизнь человеку, — сказал доктор, стискивая зубы. — Это был его брат, ставший басмачом. А сейчас этот басмач мстит всем нам, Советской власти.
Амир с ужасом и отчаянием слушал слова доктора.
— Я вызвал милицию, — сказал он торопливо. — Здесь уже сам начальник городской милиции.
Начальник милиции уже подходил к ним, широко шагая по посыпанной песком дорожке.
Он сказал:
— Обнаружили след машины. У неё характерная шина с двумя выщербленными местами.
И тут Пулат, который стоял впереди притихших, встревоженных ребят, схватил начальника за руку:
— Я же, наверное, видел эту машину, — говорит он в отчаянии. — Она шла с гор и поравнялась с нами у поворота. Это, наверное, та самая машина, у неё номер замазан. Как же я мог не остановиться! Как же я мог… Я сразу понял: неладно что-то… Но ведь мы ехали к учителю, торопились. — Он замолчал, стиснув побелевшие губы.
Все молчали. Начальник милиции вздохнул:
— Сколько учил вас, дружинников: обращайте внимание на каждую мелочь! Может, конечно, и не та машина. А может быть… — Он помолчал. — Номер весь замазан?