На горе Четырёх Драконов
Шрифт:
— Алай сальлази, халакас — самовоти… ал-арза! Я молюсь богу, который создал землю, весь мир и небо… И он могущий…
— Молитву шепчут, молитву. И новый тут какой-то, — стискивает руку Сабира Гулям. — Что делать?
И тут, словно услышав их слова, приходит в себя учитель. Приподнимается и кричит так, что мальчики вздрагивают:
— Уйдите, проклятые!.. Врача мне!.. Доктора!
Словно тигрица кидается к мужу злобная Мехри.
— Доктора тебе, нечестивец? Безбожник! Помог тебе твой доктор! Святые люди спасли, принесли тебя мёртвого и воскресили молитвой. У… у… — Она замахивается,
Не сговариваясь, ребята отскакивают от окна и мчатся вперёд. Они бегут к сельсовету. Надо спасать учителя.
Секретарь сельского Совета — отец Пулата, Икрам, вскочил, когда задыхающиеся, испуганные ребята влетели к нему.
Сначала мелькнула мысль: что-нибудь с Пулатом, там, на тракторе… Но тут же он понял: нет, не с сыном…
— Учитель, учитель! — закричал с порога Гулям. — Они схватили его, они молятся…
— А он без сознания, — подхватил Сабир. — Бледный такой. Может, уже и не дышит!
— Кто молится, над кем? — перебил ребят Икрам. — Расскажите толком.
Не замечая, как по его лицу текут крупные слёзы, Гулям начал рассказывать о том, что они увидели в маленькое окно. Сабир каждую минуту пытался вмешаться, добавить что-то, но сдерживался: ничего не поймёт Икрам, если они вдвоём будут говорить так беспорядочно. А ведь надо сразу же, немедленно принимать какие-то меры.
Не дослушав Гуляма, Икрам бросился к телефону:
— Почта? Больницу мне! Доктора Петрова! Быстрее…
Гулям смотрел на большую смуглую руку отца Пулата и видел, как она дрожит.
— Иван? Это я, Икрам. Плохо с Бобо! Скорее санитарную машину и опытного врача! Сам? Отлично! Только торопись. — Он положил трубку и обернулся к ребятам. Лицо его было бледным. — Пошли, — сказал он коротко, и они уже втроём почти побежали к дому учителя.
Они долго стучали в калитку, но никто не открыл. Тогда Икрам положил руку на высокий дувал и мгновенно перелетел на ту сторону во двор. Несмотря на волнение, ребята не смогли сдержать своего восторга. Как пружина прыгнул отец Пулата. Он ведь мастер спорта. Недаром и сын его лучший гимнаст района.
Икрам подошёл к забору, вытянул руки, и ребята один за другим спрыгнули вниз. Потом Икрам решительно шагнул к двери и одним рывком распахнул её. Все трое молча стояли на пороге.
Ничто не изменилось здесь, хотя прошло не менее часа с той минуты, как ребята примчались в сельсовет. Всё так же лежал без чувств на одеялах учитель, всё так же склонялись над ним зловещие фигуры, размахивая руками, шепча что-то непонятное.
Икрам прислушался. Знакомые слова. Когда он был малышом, дед заставлял его учить наизусть эту молитву: «Кавли таолло бо фармони худои ресул…
Аллах предсказал тебе такую судьбу».
Икрам решительно шагнул к учителю, оттолкнув плечом рыжего ишана.
— Аллах не предсказал ему такой судьбы! — отрезал он зло. — Уходите отсюда немедленно. Иначе…
Взвизгнув, подскочила Мехри:
— Уйди ты из моего дома, Икрам! Не трогай святых людей… Это повелел аллах, — затянула она новую молитву.
Но Икрам так взглянул на неё, что она сразу смолкла, испуганная.
— Я не уйду отсюда до тех пор, пока не помогу Бобо, —
Ребята, не шевелясь, стояли на пороге. Так вот он какой, отец Пулата. А они и не знали!
— Вон! — едва сдерживаясь, приказал Икрам и взглянул прямо в глаза рыжебородого ишана. — Вон отсюда!
Гулям весь напрягся. Сейчас ишаны кинутся на Икрама. Они здоровые. Сомнут его, изобьют…
Но ничего подобного не произошло. Рыжебородый первым повернулся к двери и, толкнув ребят, выскочил во двор.
За ним последовал и второй ишан.
А Икрам повёл себя как хозяин в этом чужом доме.
Он открыл окно, и свежий воздух ворвался в затхлое помещение. Потом он присел у изголовья учителя, расстегнул пуговицу у ворота рубашки и, вытащив из кармана газету, начал осторожно обвевать бледное лицо.
— Отойди, нечестивец, от моего мужа, — снова злобно закричала Мехри, — ты изгнал святых людей из дома! Будь ты проклят!
— Пусть падёт проклятье на голову нечестивца… — раздалось откуда-то.
Ребята, тесно прижавшись друг к другу, увидели, как подобно змее скользнула к одеялам мать Мехри, та самая Хасият, которую видел Гулям у бабушки Дилинор.
И вот тут-то началось невиданное, страшное. Две старухи метались над распростёртым в беспамятстве Бобо, кричали, рыдали, рвали на себе волосы, толкани, щипали Икрама. А он не двигался, крепкий, как скала. Он казался спокойным и невозмутимым, но Гулям видел, как струйки пота побежали по его щекам и скрылись за воротом рубахи.
— Тише, тише! — говорил он время от времени. — Это же вредно больному. Если он придёт в себя и услышит ваши вопли, он может умереть.
Но бесноватые женщины не слушали никаких уговоров. Они продолжали метаться по комнате, и проклятья неслись из их уст.
Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы за дувалом не раздался автомобильный гудок.
— Встречайте! — крикнул ребятам Икрам.
И они, сразу поняв, выскочили из дома.
Белая машина с красным крестом стояла у дувала, а в калитку, которую распахнули настежь убегающие ишаны, уже входил доктор.
— Жив? — спросил он почти неслышно.
И Гулям торопливо закивал в ответ:
— Наверное, жив. Наверное, просто без памяти… Над ним тут ишаны шептали…
Не дослушав, Иван Иванович бросился к двери и, не поздоровавшись с Икрамом, не обращая внимания на женщин, опустился прямо на одеяла возле Бобо. Икрам встал и тоже подошёл к двери, у которой замерли Гулям и Сабир. Все трое молча смотрели за тем, что делает доктор. И женщины, не ожидавшие появления человека в белом халате, вдруг замолчали, остановились.