На грани фола (Крутые аргументы)
Шрифт:
– Не узнаю царя русского! Мы здесь приносим бескровную жертву, а за алтарем льется кровь христиан невинных. С тех пор как сияет солнце на небе, не видано и не слыхано, чтобы христианские цари так терзали собственную. Державу. В царствах языческих есть закон и правда, есть милосердие к людям. В России их нет! Достояние и жизнь граждан не имеют защиты. Но есть Судья Всевышний наш и твой! Как предстанешь на суд, обагренный кровью невинных, оглушаемый воплями их мучений, даже камни под твоими ногами вопиять станут против тебя. Государь, я говорю как пастырь душ , который боится только одного Бога. Ни ты мне не страшен, ни смерть не страшна. Так лучше уж принять смерть и мучения, нежели иметь митрополию при твоих мучительствах и беззакониях...
Откуда ж взялся этот взбунтовавшийся против владыки земного митрополит Филипп? В миру до пострижения в монахи - Федор Колычев из новгородцев, до принятия сана митрополита - игумен
Монастырь в Александровской слободе недалеко от Москвы пользуется в ту пору опекой Ивана Грозного, служит лагерем для его охранных отрядов. Опричники там облачены в одежду нищенствующих монахов, под нею - меховые тужурки из куницы и соболя, у каждого в руке длинный железный посох с острым наконечником, под рясой на ремне - нож. Блаженные братья во Христе уже в четыре утра стоят смиренно вместе с царем в храме и часами поют молитвы. Потом гуртом идут в трапезную насыщаться пищей земной и слушать поучения царя-игумена в духе евангельской любви к ближнему. В это время внизу в подвалах одни арестанты мучаются под пыткой, другие гадают, будет ли день грядущий последним в их проклятой Богом жизни. Вечерами пронзительные вопли вздернутых на дыбу заглушаются пьяными воплями товарищей по гульбе, блуду и молитве. Оргия буйствующей плоти свершается тут же у настенных ликов святых...
Веками Русская Православная Церковь собирает, теряет и вновь обретает материальные ценности для своих духовных нужд. Что-то перепадает монашеской братии, но редко кто из иноков может похвастаться солидным брюшком. Отдельные дома Божии держатся уверенно благодаря щедрым дарам царским да боярским, монахи в них не чуждаются и праздной жизни. Гораздо же чаще встречаются в российской глубинке богоспасаемые обители, где даже не мечтают о больших подаяниях, где сами на жизнь праведным трудом зарабатывают. В убежищах оных разорившиеся крестьяне и беглые каторжане смиряют свою гордыню, удаляют от себя страсти, всячески во всем себя ограничивают. У таких затворников одинаковые пища, одежда, распорядок рабочего дня и про "моё" или "твоё" нет нужды говорить.
После преподобного Сергия Радонежского, положившего начало пустынножительству, отшельничество становится настолько естественной формой бытия, что даже задаются вопросом: "Не монах ли, в сущности своей, русский человек, коли способен так легко избрать для себя уединение от мира?" Князья же удельные и великие стараются привлечь к себе иноков в видах укрепления своей власти. При этом всяк украшает личные владения собственной монашеской обителью, предназначая лицам ангельского чина важную роль в склонении простого люда к беспрекословному подчинению властям. Монастырям придаются крестьяне, земельные и промысловые угодья, однако верховное правление в скиту и в миру остается за князьями. Попросту говоря, живет благородное сословие праведно: с нищего дерет да на церковь кладет.
В богатых монастырях, особенно когда те ещё владеют крестьянами (за Троице-Сергиевой лаврой, например, одно время закреплены боле ста тысяч душ), пьют - едят сладко, живут хорошо. Вот кому худо, так это заштатным, безместным попам и старцам-бродягам. Гуляки и бражники, шатаются они по притонам блуда и разврата, подвизаются в экспедициях казаков по покорению новых земель для империи или в бандах Стеньки Разина и Емельки Пугачева. Бродят они по базарам, среди скопищ народа и договариваются в своих скаредных речах до того, что на их артель падает сильное подозрение в кровавых событиях московской чумы 1771 года. Бомжей-монахов и попов скапливается в первопрестольной великое множество, особенно в районе Большой Лубянки, Солянки и Китай-города. Они либо просто побираются, либо налаживают свой собственный бизнес, нанимаясь на рынке торговать словом истины, править заупокойные или заздравные обедни. Как говорят про них в народе, "от вора отобьешься, от подьячего откупишься, а от батюшек - черта лысого". Такой чернец, если дорогу перейдет, не к добру.
"Человек украшает то, в чем живет его сердце, во что вкладывает он свою душу, свои умственные и нравственные усилия, - подводит итоги историк Василий Осипович Ключевский.
– Современный человек, свободный и одинокий, замкнутый в себе и предоставленный самому себе, любит окружать себя дома всеми доступными ему житейскими удобствами, украшать, освещать и согревать свое гнездо. В Древней Руси было иначе.
А вот что мы находим в записях другого исследователя российской истории Николая Ивановича Костомаров: "Давать в монастыри считалось особенно спасительным делом - "что имате потребно, несите к нам, то бо все в руце Божии влагаете." Кроме денежных вкладов и недвижимых имений, некоторые дарили одежды и посылали братии кормы, то есть съестные припасы. Некоторые знатные люди доставляли в монастыри каждоугодные пропорции. Во время болезни или перед кончиною страждущие думали уменьшить тяжесть грехов вкладами в церковь и завещали иногда в разные церкви и монастыри особые клады и кормления на братию. Если умирающий не успевал распорядиться формально, то наследники, зная его волю, считали долгом поскорее её исполнить для успокоения души усопшего. Нередко старый человек, чувствуя истощение сил, поступал в иноческий чин и при этом всегда давал дар или доход; в таких случаях богатые помогали бедным, давая им на пострижение. По народным понятиям, сделать вклад по душе значило проложить ей верный путь к спасению, и это верование было причиной больших монастырских богатств... Сама же вера в то, что подача нищему есть достойное христианское дело и ведет к спасению, порождала толпы нищенствующих на Руси. Не одни калеки и старцы, но люди здоровые прикидывались калеками. Множество нищих ходило по миру под видом монахов и монахинь, просили как будто на сооружение храма, а в самом деле обманывали."
Для объективности можно обратиться и к зарубежным свидетельствам.
"В монастыри направляются из бедности, частью по старости и дряхлости, частью вследствие супружеских несчастий, частью же приходится идти сюда и ради иных причин против собственной воли, - описывает свое путешествие в Россию немецкий ученый ХУ11 века Адам Олеарий.
– Иные идут добровольно из особого благочестия, причем поступают так и весьма богатые люди. Если богатый человек направляется в монастырь, он берет с собой часть своего наличного имущества, а остальное остается его наследникам, как немного лет тому назад установлено в их новом Соборном уложении. Раньше они забирали с собой в монастырь все свое имущество, вследствие чего большая часть земли попала под власть монастырей и царь в конце концов мог остаться без земли и крестьян. У некоторых монастырей по этим причинам богатые доходы, между тем как иные совершенно бедны. Устав монастырский должен соблюдаться твердо и неуклонно. В определенное время дня и ночи монахи совершают свои молитвенные часы и богослужение, имея почти всегда при себе свои четки. В монастырях они ведут суровый образ жизни, никогда не едят мяса и свежей рыбы, а питаются лишь соленою рыбою, в особенности сырыми и солеными огурцами, медом, молоком, сыром и огородными овощами. Пьют при этом квас, или кофент, иногда кроша сюда огурцы и хлебая затем ложками. Вне монастырей, однако, они охотно дают себя угостить добрым друзьям, так что иной раз приходится везти их пьяными из домов в монастырь. Многих монахов можно часто видеть идущими, едущими верхом или в санях - вроде мужиков или ямщиков. Занятия или поступки у них те же, что у мирян, от которых их можно отличить лишь по черному их костюму. Имеются и такие люди, которые из особого благочестия уединяются в монастыри, строят здесь у дороги часовни и в них ведут суровую жизнь, как отшельники."
Ну а чтобы уж совсем выдержать паритет отечественных и зарубежных мнений, воспользуемся впечатлением французского маркиза Астольда де Кюстина от посещения им Троице-Сергиевой лавры в 1839 году.
"Несмотря на дурное настроение, я во всех деталях осмотрел знаменитую лавру, - пишет он.
– В общем, лавра не имеет внушительного вида, свойственного нашим древним готическим монастырям. Конечно, люди стекаются к обители не для того, чтобы любоваться архитектурными красотами. Но, с другой стороны, наличие последних не умаляет их святости и не лишает заслуг набожных пилигримов...