На исходе лета

Хорвуд Уильям

— Табни? — раздался голос Крокус, и не подчиниться ему было невозможно.

— Да, дорогая, иду, иду.

Так первой об их прибытии узнала Крокус. Сначала она не поверила Табни, что Крот Камня Бичен привел с собой подружку. Можно было услышать, как Крокус спрашивает:

— Ты уверен?

— Да, пожалуй. То есть мне так кажется: они вошли в один и тот же вход и вымокли под одним и тем же дождем.

— Ну что ж… — услышал бы дальше подслушивающий крот. — Придется подыскать им совсем другую нору, не ту, что я имела в виду раньше. Отдельную нору, с отдельным входом и выходом и с видом на реку. Да. Это предоставь

мне!

— Дорогая, я собирался…

— Я сама скажу остальным, как только приготовлю нору для молодых, но Мэйуиду можешь сказать ты, потому что ты единственный, кто знает, где его искать.

— Он обычно со Сликит и ничем особенно не занят.

— Вот и скажи ему.

Табни неторопливо отправился искать Мэйуида и Сликит, приговаривая: «Ох, спешка, спешка, спешка…»

Сликит стоило лишь взглянуть на Бичена, чтобы понять происшедшую в нем перемену. Бичен выступал более твердо, основательно, более гордо. И только когда представлял им с Мэйуидом Мистл, что-то похожее на застенчивость проскользнуло в нем.

— Моя милая, — ласково проговорила Сликит, — мы тебе очень рады, очень рады, я только сожалею, что здесь нет матушки Бичена Фиверфью, которая сказала бы то же самое, потому что я знаю, она была бы тоже очень рада.

— Барышня Мистл, меня зовут Мэйуид, и, несмотря на незначительность крота такой скромной комплекции, моя радость за вас обоих больше, чем у самого огромного крота.

В самом деле, настолько велика была их радость при виде Бичена, настолько искренне они восхищались Мистл, что на глазах у той выступили слезы. Она повернулась к Бичену и сказала, как бы ей хотелось, чтобы Виолета была жива и посмотрела на ее счастье и познакомилась с такими добрыми и великодушными кротами.

Что до Букрама, то, увидев Мистл, он стал сама предупредительность и сделал Бичену выговор за то, что тот раньше не привел ее в Баблок, чтобы их обоих не схватили грайки.

— Я не видел ни одного гвардейца, Букрам, ни одного!

— Ладно, Крот Камня, это последний раз, когда я упустил тебя из виду!

И наступили ночи бесконечных разговоров, и дни всеобщей неги, а с каким восторгом слушали баблокские кроты рассказы Мэйуида, которые подтверждала Сликит! Как они охали, слушая историю побега Мистл из Эйвбери, и как рыдала Крокус при рассказе о Виолете! Как она бледнела от страха, слушая про Верн и все же стремясь узнать больше…

Потом Букрам стал мрачно рассказывать о Файфилде и Уорт, пояснив, однако, что не все гвардейцы плохие, некоторые просто оказались жертвой веры, ставящей на первое место преданность, а совесть на второе, и попали в когти кротов, правящих посредством страха.

Рассказано было множество историй, а Табни вмешивался, поворачивая беседу по-всякому, внося разрядку, когда она становилась совсем уж мрачной, и серьезность, когда чересчур много шутили.

Кроты наслаждались духом веселья, царящим всюду, где были Бичен и Мистл, и тем, как оба они говорили о Камне, не упоминая его.

Наступил декабрь, ветер снова переменился, и вместо дождей пришли туманы и мгла, тяжелые тучи нависли так низко, что туман, перемещаясь на север, задевал за верхушки деревьев Данктонского Леса, и самые высокие вершины не были видны.

И пришел день, когда Табни увидел, что Мэйуид в одиночестве смотрит на темные воды Темзы. Стоял полдень, но свет был таким тусклым, что трава

и деревья вдоль берега казались бесцветными.

— Ты выглядишь хмурым, мой добрый друг, — сказал Табни.

502

— Мэйуид хмур, но старается приободриться. Он, его любовь и его друзья провели в Баблокской Пристани дни, которых никогда не забудут. Но дни пришли и прошли, а смиреннейшему из кротов не хочется уходить. Скоро наступит Самая Долгая Ночь, а он знает, что Бичен со своей Мистл захотят отпраздновать ее у Камня, и Мэйуид чувствует, что это будет в Роллрайте.

Табни долго молчал, скорбно глядя на текущую мимо реку. Из кустов выглянула куропатка и снова спряталась, словно не одобрив увиденный мир. Замерзшая утка со взъерошенными, поблекшими перьями безвольно проплыла мимо вниз по течению, словно у нее недоставало сил даже перебирать лапами.

— Мой добрый друг, — сказал Табни, — когда ты уйдешь, я буду горевать, а не радоваться. Я наслаждался каждым моментом твоего общества, потому что ты смешил меня.

— Ну… — с несчастным видом проговорил Мэйуид, глубоко тронутый признанием Табни. — Ну… — И слезы покатились из его глаз. Потом он сказал: — Мэйуиду посчастливилось в жизни иметь много друзей, но в последнее время он часто задумывался и теперь говорит: из всех друзей, из всех кротов, которых он любил, нет в кротовьем мире никого, с кем ему было бы приятнее сидеть у реки и ничего, в общем-то, не делать, чем с Табни Баблокским. У Табни Мэйуид научился тому, что для многих очень трудно, и когда смиреннейший из кротов уйдет, то надеется найти в себе достаточно твердости, чтобы хотя бы раз в день, в общем-то, ничего не делать. И если это получится, он помолится Камню за крота, которого когда-то знал в Баблокской Пристани.

Великая река текла тогда, как течет и поныне, и новые друзья смотрели на нее в декабрьских сумерках и плакали о столь скорой разлуке. Потом, наплакавшись, один из них вздохнул и сказал:

— Круглейший, дороднейший, мы должны идти!

А другой вздохнул и сказал:

— Удивительный крот, если ты должен, значит должен, но Баблок уже не увидит ничего подобного тебе.

В тот же вечер Мэйуид объявил, что пора уходить, и последняя ночь шумного веселья завершила их пребывание в Баб л оке.

На следующий день рано утром кроты собрались в путь, и их баблокские друзья решили проводить их, — кроме Крокус, которая, казалось, была слишком растрогана, чтобы попрощаться на открытом месте.

Табни произнес речь; он сказал, что никогда еще Баблок не знал таких интересных, веселых, приятных гостей, и выразил надежду, что путь их будет благополучным.

Перед тем как закончить, он повернулся к Бичену и сказал:

— Что касается тебя, Бичен, и твоей возлюбленной Мистл, мы здесь в Баблоке принимали вас запросто, как и сами желали бы быть принятыми, если когда-нибудь нам случится посетить вашу систему. Но мы бы не хотели, чтобы вы подумали, будто из-за того мы недостаточно часто называли тебя Кротом Камня. Мы тоже видели твою Звезду, тоже ждали твоего прихода, и Камень оказал нам честь, направив тебя сюда. Что касается Самой Долгой Ночи, то мы отпразднуем ее здесь, думая в эту священную ночь о тебе и твоих близких. И если когда-нибудь придет день, когда мы сможем сослужить службу тебе и твоему великому делу, помимо простой преданности Камню, то мы сделаем все возможное.