НА ИЗЛЕТЕ, или В брызгах космической струи. Книга вторая
Шрифт:
И мой напарник надолго исчез для меня. Исчез, разумеется, условно. Он молча сидел за спиной и совсем не беспокоил вопросами. Он переписывал и переписывал. Материала действительно было много…
– Афанасич, вот как надо работать! – примерно через неделю вдруг радостно воскликнул начальник группы. Я оглянулся и увидел рядом с ним Отто, а на столе начальника его раскрытый спецблокнот, – Всего за неделю разработать такой документ. Учись, – восхищался Прокопыч нашим новым сотрудником.
– Александр
– Я их сегодня не брал, – растерянно ответил шустрый «напарник».
– Так возьми, а потом продолжим представление, – сказал я и отвернулся от блатного выскочки и нашего горе-начальника.
Не знаю, что происходило за моей спиной, но минут через пятнадцать меня снова окликнул Гурьев:
– Афанасич, подойди. Отто принес твои блокноты.
Я подошел к столу начальника группы.
– Александр Михалыч, покажите, пожалуйста, в вашем документе все отличия от оригинала, с которого вы переписывали, – попросил я.
– Отличий нет. Я все переписал один к одному, – растерянно ответил Отто.
– Тогда что вы разработали, Александр Михалыч?
– Ничего, – помолчав, ответил он.
– А тогда какого хрена ты вылез с чужим документом к начальнику? А если бы он тебя о чем-то спросил? Ты же ни на один вопрос толком не ответишь, разработчик хренов… Вам все понятно? – обратился я к Гурьеву.
– Понятно, – растерянно ответил он…
– Никогда больше так не делай, – сказал я Отто, едва тот сел за стол Кузнецова.
– Я все понял, Афанасич, – тихо ответил он. Похоже, тот случай стал ему уроком, потому что за все время нашей совместной работы подобных прецедентов больше не было.
– Кабулина, что случилось? Почему так поздно? – спросил Гурьев опоздавшую на час сотрудницу.
– Я не опоздала, Прокопыч… Я в поликлинике была.
– Могла бы позвонить. А то я не знал, что подумать.
– Не могла, Прокопыч. Так прихватил этот оттохондроз проклятый… Не до того было.
– Что за болезнь? Сроду не слышал.
– У Отто спросите… Наверняка кто-то из его родственников придумал.
– Александр Михалыч, что скажешь? – обратился Гурьев к Отто.
– Ничего. Я не медик… Может, кто и придумал… У нас в роду были медики. Даже известные.
– Как же… Знаем, – проснулся Мокшин, как всегда, после вчерашнего, – Отто Юльевич Шмит, – сообщил он под дружный смех присутствующих.
– Ну, Леня… Ты в своей тарелке, – не удержался я, уже изнывавший от едва сдерживаемого смеха по поводу «оттохондроза», – Надо же. Перла мудрости… Отто Юльевич… Оттохондроз, – и я рассмеялся в гордом одиночестве.
– Зря смеешься, Афанасич, – продолжил меж тем Мокшин, – Недавно где-то прочитал, что в Южной
– Может и мой, – мрачно ответил он, – Отто фамилия редкая… В тридцатые годы много наших сменили фамилию… У деда были два брата. Так они собрались и решили, старший станет Пушкиным, средний – Лермонтовым. Моему деду предложили стать Гоголем. А ему фамилия не понравилась… Был, говорит, Отто, Отто и останусь.
– Вот и отвечай теперь за оттохондроз Кабулиной, – пошутил я.
– Да, Михалыч, – внезапно поддержала меня Кабулина то ли в шутку, то ли всерьез, – Твои предки выдумали болезнь, вот и помоги вылечиться.
– Обязательно, – буркнул Отто.
Недели две Кабулина ежедневно задерживалась в поликлинике. И всякий раз едва она входила в комнату, кто-то из присутствующих непременно спрашивал:
– Кабулина. Ну, как твой оттохондроз?
– Все также, – устало отвечала Кабулина, – Михалыч обещал помочь, но уже забыл о своем обещании, – иногда добавляла она под дружный смех сотрудников.
– Михалыч, помоги Кабулиной, – всякий раз просил Мокшин. К моему удивлению пару раз с такой же просьбой выступил сам Гурьев.
Мне эта шутка давно надоела. Поглощенный работой, я не включался в длительные обсуждения медицинской проблемы Кабулиной, затеваемые сотрудниками группы, скучающими от безделья. Как ни странно, «оттохондроз» неожиданно обрушился на мою голову в виде бурного начальственного гнева самого Мазо.
– Зарецкий! Вам не надоело издеваться над Отто? – грозно спросил он, вызвав в коридор.
– Не понял, Анатолий Семенович, – искренне удивился я.
– Ваша шутка с оттохондрозом уже давно выводит его из себя.
– А я здесь причем?.. Меня ваши шуточки тоже выводят из себя. Я же не бегаю жаловаться Бродскому.
– Как причем? Вы же культурный человек, Зарецкий. Это невежественная Кабулина и такие же Мокшин и Гурьев могут не знать правильное название болезни. Но вы же, надеюсь, знаете?
– Остеохондроз, – машинально ответил я, – Ну и при чем здесь я и Отто? Каким это образом я над ним издеваюсь?
– А почему вы не остановите эту вакханалию невежества в группе?
– Я-я-я?! – выразил искреннее удивление, – Да мне это до лампочки, Анатолий Семенович. Я от блокнота головы не могу поднять, а люди от скуки развлекаются. Что Отто сам за себя постоять не может?
– Александр Михайлович скромный человек. Ты должен был урезонить всех, – высказал свое мнение Мазо.
– Отто скромный? Что-то не заметил… К тому же я не Гурьев, чтобы урезонивать группу. Почему вы со мной говорите, а не с ним? Заодно бы просветили.