На изнанке чудес

Флоренская Юлия

В доме у Пелагеи (а куда еще было податься?) она извела немало воды и душистого мыла, выпила добрую половину успокоительного травяного чая из заварника, после чего слёзно молила Пелагею предпринять что-нибудь против наветов Грандиоза.

— А что я могу? — развела руками та.

— Ой, вот только не надо строить из себя беспомощность, — вмешалась Юлиана, вышагивая в своей длинной зеленой юбке, точно по подиуму. — Она у нас много чего умеет. Да-да.

Рина поразилась ее красоте и невозмутимости. Создавалось впечатление, что в этом добротном бревенчатом доме никого и ничего не боятся. Словно есть у них что-то, что надежно оберегает их от злого рока. Не пугала их

ни Мерда, ни кривая росомаха, ни даже всемогущий и влиятельный Грандиоз. А ведь по одному его щелчку пальцев многие отправлялись туда, откуда нет возврата. Рину усадили на диван в гостиной, пропахшей столькими запахами, что и не сосчитать. Запах куриного пирога и сухих трав, висящих пучками на балках, запах надменного кота Обормота и двух маленьких пушистых псов с глазенками-пуговками. Витал здесь и аромат розмарина, и праздничный запах корицы. Обоняние у Рины обострилось самым невозможным образом. А вслед за ним усилились и остальные чувства. Она ощущала кожей мягкий ворс обивки, ногам вдруг стало тесно в неудобной, тяжелой обуви. Рина чувствовала даже волосы у себя на голове. А еще чьи-то изучающие взгляды, словно через каждую щель за нею наблюдали невидимые мудрые существа.

Первым «мудрым существом», которого она заприметила, была Майя — застенчивая девчушка с косичками. Она жевала хлебную горбушку, свесив ноги с библиотечного балкончика и положив локти на перила. Другой — немного колкий, недоверчивый взгляд — принадлежал остролицей черноволосой Марте, которая ни минуты не сидела без работы. То она мыла полы, то хлопотала на кухне, то протирала пыль и шикала на вечно веселых Кекса с Пирогом.

«Забавные имена, — подумалось Рине. — О чем думала их хозяйка, когда сочиняла эти клички?»

Юлиана прошуршала своей юбкой, пересекая гостиную вместе с рыжеволосым юношей и не прерывая горячего спора. Она настаивала на том, чтобы Теора — еще одна неприметная, но очень примечательная особа — перестала, наконец, «причинять добро» и «наносить пользу», а занялась своей прямой обязанностью по искоренению зла.

— Лезет везде со своей помощью, — негодовала Юлиана. — И ладно, если б помогала. А то из рук всё валится! Вчера, вон, например. Просила ее оставить в покое мой бедный прикроватный столик. А она — нет, надо прикрутить эту несчастную гайку. В итоге у столика ломается жизненно важный пропеллер. Ну, каково, а?!

Юноша пытался Теору защищать:

— Не ворчи ты на нее. Лучше представь себя на ее месте. Ведь она из кожи вон лезет, чтобы угодить.

— Так пусть не старается!

Зеленая юбка ушуршала прочь. Голоса сделались приглушенней. Рина повернулась, чтобы встать и попрощаться, но тут на нее в упор без малейшего стеснения глянул кот Обормот. Зрачки большие, глубокие, с блёстками, словно на дне колодца сияют обманные звезды. В уме у Рины тотчас стало так пусто, как если бы из ее собственного колодца вычерпали всю воду. Но сеанс гипноза не удался. Откуда ни возьмись, появилась Пелагея, подняла разгневанного, шипящего Обормота на руки и сообщила Рине, что она может остаться. Рина вежливо отказалась. Ей следует вернуться в особняк за вещами. Она подыщет себе дом и не будет никого обременять.

… Она переступила порог и обнаружила, что не сказала Пелагее самого главного: Грандиоз вовсе никакой не Великий. И гребет он деньги лопатой лишь потому, что его пока не разоблачили. Теперь Рине известно всё. Неужели влиятельный, всемогущий Грандиоз не попытается закрыть ей рот?! Впору было опасаться худшего.

Два дня подряд после угрозы «толстого человека», как прозвала его Теора, погода стояла мягкая. Ни завываний ветра, ни унылых дождей. Сквозь пелену туч изредка прорывался солнечный лучик, расцвечивая золотом листву дубов. Дикие гости из чащи не жаловали. Пелагея сказала, что

пришло «бабье лето». Юлиана надеялась, навсегда. Но два тихих дня закончились без предупреждения. В ночь на третий раздался резкий, требовательный стук в дверь. В доме тотчас поднялся переполох. Кто-то отдавил хвост коту Обормоту, и тот, как ошпаренный, заорал во всю глотку. Кекс с Пирогом принялись лаять, проверяя, кто громче. Юлиана храбро приподняла занавеску и прильнула к окну. На крыльце не было ни души, хотя стук продолжался. Марта не без содрогания выглянула в форточку и пришла к заключению вполне в своем духе:

— У нас во дворе поселилась барабашка. Мистика, понимаете?!

— А вдруг не б-барабашка, а М-мерда? — пробормотала Майя и спряталась под столом.

Той ночью решили не отпирать ни барабашке, ни тем более Мерде. Пелагея посчитала, что это чья-то злая шутка. Потому как кот — опознаватель всевозможной нечисти — вёл себя на удивление спокойно. Лишь на Киприана шипел за отдавленный хвост.

Утром обнаружилось, что все кадки с фиалками и эмалированная чаша, где обычно настаивалась хвоя для умываний, перевернуты во дворе ровнехонько вверх дном.

— Зелень сушеная! — высказалась Пелагея.

— Чистая работа, — хмуро проговорила Марта. — Не придраться. Как думаете, это полтергейст, души умерших или чьи-то злодейские козни?

Юлиана поглядывала на беспорядок, скрестив на груди руки и закусив нижнюю губу. Она склонялась к версии со злодейскими кознями.

— И двух мнений быть не может, — заявила она погодя. — Грандиоз, будь он неладен!

Тут на крыльцо вышла заспанная Теора. Кожа — кровь с молоком, волосы пышные, волнистые. Сорочка до пола — точно одеяние княгини. Тут Юлиана на нее и взъелась: юбку, мол, почем зря просиживаешь, за чужой счет кормишься и хоть бы что полезное для Пелагеи сделала. Грандиоза бы, например, проучила. Чего с такой внушительной второй тенью по избам прятаться?!

Теора покраснела, как маков цвет, виновато поглядела по сторонам и убежала обратно в дом.

— Не трогай ее, ей и без того тягостно, — сказала Пелагея, тронув Юлиану за плечо. — Давай подождем и посмотрим, что будет.

— А как же нападение? Ведь это лучшая защита! — возмутилась та.

— У Пелагеи свои методы, — сказал Киприан, тактично уводя Юлиану по тропинке в березовую рощу. — Пойдем, поищем следы ночного хулигана.

— Следы! — мячиком подпрыгнул Пирог.

— Разнюхаем! — обрадовался Кекс и завилял хвостом, как будто внутри у него завели моторчик.

Псы рванули мимо Юлианы раньше, чем она скомандовала: «Сидеть!». Иногда ей страшно хотелось дать обоим по команде: «Умри!», — но Кекс с Пирогом всё равно бы не послушались. Когда она ушла в лес в сопровождении своего кленового друга, Пелагея совершенно случайно обнаружила в высокой выцветшей траве у огорода несколько натянутых между кольями струн.

* * *

Ребенок захлебывался криками. То ли оттого, что ему было холодно на улице в тонком одеялке. То ли оттого, что его неумело укачивала мать. Причин могло быть сколько угодно. Но почему матери приспичило принести свое чадо именно к оперному театру? Охранники, не пустившие ее с младенцем внутрь, недоумевали и поглядывали друг на друга с легким беспокойством.

— Им не хватило денег на билеты, — сказал кто-то. — Всего какой-то пары сотен.

— Цену велено не снижать. Нынче радость дорого обходится, — пробурчала билетерша. — А у матери-то, небось, хандра.

— А отец-то, небось, на заводе спину гнёт, и вся зарплата уходит на еду, — прокряхтела уборщица, натирая тряпкой мраморные плиты. — Знаем мы таких. Не впервой.

— Бедноту тянет к искусству, как к наркотику, — сказала билетерша, задумчиво подсчитывая выручку. — Но за всё надо платить. Одни расплачиваются сейчас, другие — после.