На краю империи: Камчатский излом
Шрифт:
Было и еще одно обстоятельство, заставлявшее обратить внимание в первую очередь на бурин. В остроге Митькина подружка, казачья холопка-наложница, нашептала ему ночью, будто ключевские и еловские главы семей и тойоны зачастили в гости к Голгочу – одному из наиболее авторитетных стариков Еловки. Наверное, они, хи-хи, что-то замышляют! Митька не удивился, что ительменская девица слила ему подозрительную информацию о сородичах, – это было полностью в рамках местных традиций. Молодых ительменок в остроге было много, а похотливость являлась, наверное, их национальной чертой. Следить за верностью своих многочисленных невенчанных «жен» казаки не считали
Второго октября в Нижнекамчатск прибыл матрос из Большерецка. Его прислал штурман Энзель, добравшийся наконец до Камчатки вместе с командой. Посланец привез манифест о смерти Екатерины I и рапорт штурмана о событиях, происходивших на большой земле в прошлом и этом году. Все снаряжение, оставленное в верховьях Юдомы, ему удалось вернуть в Якутск, а продукты частично вывезти в Охотск. Там он в очередной раз отремонтировал старую «лодию» и отправился на Камчатку. Переплыть Ламское море удалось только со второй попытки. Теперь штурман находится в Большерецке с 22 служителями и больным учеником мачтового дела Иваном Ендогуровым. Провианта для служителей, сообщал Энзель, остро не хватает.
Это была та самая оказия – если б ее не было, то пришлось бы придумывать. Посоветовавшись с офицерами, Беринг решил отправить в Большерецк продовольствие на два месяца и переправить больного Ендогурова в Нижнекамчатск. Пока собирали и грузили караван на Большерецк, Митька, назначенный вожем, решил смотаться на Еловку. Начальству он клятвенно пообещал встретить караван на ее устье или, если опоздает, догнать идущие вверх по Камчатке тяжелые баты.
Свой маленький, легко груженный бат Митька шустро толкал верх по речке. То здесь, то там по берегам виднелись балаганы, принадлежащие казакам или местным жителям. Работали возле них исключительно ительмены. День заканчивался, надо было устраиваться на ночлег, но оказаться в компании казачьих холопов Митьке не хотелось – обязательно расскажут в остроге, что он путешествует по «чужой» территории. Наконец, уже в сумерках, служилый углядел, как впереди от берега отчаливает катамаран – два сцепленных бортами бата, груженных юколой. «Время позднее, паром тяжелый, мужики гонят его вверх по течению. Значит, это местные и живут они недалеко, – вычислил Митька. – До темноты, наверное, успею добраться».
Как и катамаран, он продвигал свой бат при помощи шеста вдоль берега. Поравнявшись с «рыбалкой», заметил, что там кто-то остался и копошится под крайним балаганом. Недолго поколебавшись, Митька крикнул по-русски:
– Эгей, кто там есть?
Человек распрямился и стал всматриваться в контур гребца и лодки на воде.
– Это я – Саакшом – здесь занимаюсь, – прозвучал довольно чистый женский голос. Фраза была произнесена по-ительменски, но последовало и русское продолжение: – Сы-драствуй, казак!
– По-нашему говоришь! – обрадовался приезжий и направил свой бат к берегу. – Это хорошо! Много вас тут? Чьи будете?
– Сы-ды-раствуй, казак!
– Па-анятно! –
– Ты зачем пришел?! – Былой приветливости в голосе как не бывало. – Это наше место, уходи! Уходи…, я все Голгочу скажу!
Будь это ругательство произнесено мужчиной, однозначно следовало бы полезть в драку. Но обозвала его женщина, так что можно было стерпеть и сделать выводы: «По моему произношению она однозначно определила, что я не бурин. А почему ее это возмутило? Наверное, потому, что „чужому“ ительмену нечего делать на реке, населенной другой группой. Появиться он здесь может лишь поневоле – если он холоп и послан хозяином». Последняя догадка тут же подтвердилась.
– Чего испугалась? – ласково спросил Митька. – Тебя Саакшом зовут, да?
– Не твое дело! Скажи лучше, кто твой хозяин!
– Мой-то? – усмехнулся Митька. – Хозяин мой – русский царь. А служу я якутскому воеводе, только ныне отдан под начало Беринга-капитана.
– Казак, да?
– Конечно. Только мать у меня кулес.
– Так бы и сказал сразу. – Тон женщины мгновенно смягчился, она поправила прическу, послюнила палец и провела им по бровям, потерла щеки, а потом двинулась навстречу гостю – себя показать и его рассмотреть.
– А ты красивая, – констатировал Митька.
Он шагнул вперед, чуть согнул колени, быстрым движением обхватил женщину, прижал к груди и поднял над землей.
– У-вай! Вай!! – тихо закричала она, упираясь руками ему в плечи и болтая ногами. – Пусти, противный! Поставь на место!
– Не, не поставлю, – сказал Митька. – Нравится мне тебя держать.
– Пусти! Раздавишь же! – потребовала женщина. – А то завизжу.
– Ну ладно, – согласился Митька и поставил ее на землю. – А то и правда титьки плоские станут.
– Не станут! Сам ты плоский!
– Это смотря где! – подмигнул служилый. – А кое-где и вовсе не. Можешь потрогать.
– Да ну тебя!
– Так почему же тебя тут одну оставили?
– Чтоб юколу не воровали!
– Неужели бурин воровать научились?!
– Наши – нет! А вот ваши холопы запросто могут балаган обчистить!
– А ты, значит, охраняешь, да?
– А, – махнула она рукой, – муж с братом уплыли. У Голгоча опять гости. Всю ночь разговоры разговаривать будут!
– Всю ночь – это хорошо, – заявил Митька, которому уже совершенно расхотелось плыть дальше. – Нам тоже найдется чем заняться, правда? Смотри, что я тебе принес!
Служилый пошарил за пазухой и вытянул наружу нитку пестрых стеклянных бус. Женщина тихо ойкнула от восхищения, потом ахнула, снова ойкнула и принялась разглядывать подарок. Наглядевшись, надела бусы на шею и стала вертеться в разные стороны, как бы показывая всему миру свою красоту.
– Очень красиво! – заявил Митька. – Просто глаз не оторвать! Однако могу сделать тебя еще красивее.
– Правда?
– Ага, запросто, – заверил служилый. – Вот смотри, как это делается…
Бусы он собрал в горсть и просунул их ей за ворот. Потом взялся за полы парки и потянул их вверх. Саакшом то ли успела понять, в чем дело, и не возражала, то ли просто растерялась. Так или иначе, но руки она подняла и моментально осталась голой по пояс и с бусами на шее. Митька отступил в сторону и полюбовался на дело рук своих:
– Тебе так гораздо лучше, честное слово! Вот только… Вот только штаны лишние!