На краю света. Подписаренок
Шрифт:
— А как быть с теми, которые, вроде Сивоплеса, не смогут заплатить?
— Ничего не возвращать, пока полностью не заплатят.
— Может, и с них можно все списать, как с Сивоплеса?
— Ни в коем случае. Списывать недоимку мы можем только в исключительных случаях и не более чем с одного, от силы с двух человек на деревню.
— А как быть со здешним старостой? — спросил в заключение старшина. — Все-таки он ведет себя с мужиками не так, как надо. Как бы чего не вышло.
— Со старостой? Староста находится в твоем подчинении. Подтягивай его, следи за ним, требуй с него… На то ты и старшина, хозяин волости. Вот и действуй как хозяин. А у меня с
Действительно, перед отъездом пристав имел с Финогеном особый разговор.
— Я думал, он опять начнет меня жучить насчет податей, — рассказывал потом об этом Финоген, — а он насчет податей говорил совсем мало. Наказал только жать покрепче на мужиков, не отдавать им описанное имущество, пока они не выплатят свою задолженность. А после повел речь… И о чем бы, вы думали? Об этих самых государственных преступниках, которых мы караулили прошлым летом на Безкишенском хребте. Оказывается, начальство все-таки от кого-то унюхало, что они прорвались тогда в Убей и махнули оттуда в город, и теперь начало дознавать, кто тогда там с этим делом прошляпил. Мы на Безкишенском хребте или заседатель с урядником в Медведевой. И вот он начал выкручивать меня с этим делом, как да почему мы тогда их не укараулили…
Ну, тут я сообразил, куда он гнет, и сразу же заявил ему, что не мы одни укарауливали их тогда, что заседатель с урядником и медведевским старостой держали засаду на Убее. Там они их и пропустили. Потому что у нас на хребте место подходящее. Никак его не обойдешь и не объедешь, а по Убею дорога идет по большим лугам с глухими зарослями. Чтобы перекрыть там дорогу этим государственным, надо было человек пятьдесят, а может, и все сто нарядить, не говоря о том, что то место можно обойти и объехать Каменной переволокой. А на переволоке, мы это знаем, у них караула не было. Там, видать, эти государственные и пробрались, куда им надо было.
Ну, он послушал, послушал меня и говорит: «Может, и так было, а может, и иначе. Мне почему-то сдается, что они мимо вас проскользнули. Впрочем, — говорит, — это дело прошлое. От нас они все равно не уйдут. А вам надо быть на страже, если опять придется кого-нибудь караулить. Только, — говорит, — имейте в виду, что в следующий раз вы от нас в случае чего так просто не отделаетесь. Теперь время тревожное, и сельскому начальству надо за все быть в ответе. Старосте, сотскому, десятскому надо быть все время начеку, присматриваться ко всему, что делается в деревне, прислушиваться, о чем мужики ведут разговоры и на сходе, и по домам, не затевается ли опять какая-нибудь буза с податями. И в случае чего обо всем сразу же доносить по начальству. Особенно, — говорит, — надо следить за приезжими из города али из других мест, из расейских деревень в Солбинской волости. Живут там сильно плохо и все время бузуют против начальства. Того и гляди, затеют какую-нибудь заваруху. Так что этих приезжих надо все время проверять и дознавать, кто они такие и зачем препожаловали к вам. Ну, и за своими надо следить, особенно за поселенцами. Это народ аховый…»
Внапоследок пристав еще раз строго-настрого наказал Финогену описанное имущество недоимщикам не раздавать, пока они не погасят свою задолженность, и предупредил, что он пришлет сюда урядника для проверки.
На этом разговор пристава с Финогеном и кончился, и он со старшиной и урядниками отправился по другим деревням. А Финоген выждал дня два после их отъезда и стал раздавать хозяевам отобранные самовары. Остальное имущество он попридержал и возвращал его по мере погашения недоимщиками своей задолженности.
Помогать Ивану Адамовичу я, конечно, по-прежнему помогал, много раз переписывал ему списки недоимщиков, разные статистические отчеты, общественные приговоры насчет гоньбовой и мостовой повинности, но о моем поступлении в волость в подписаренки разговор больше уж не заходил. Финоген об этом, видимо, забыл, а отцу было не до того. Зима подходила к концу. После пасхи надо было перебираться на заимку, потом управляться с пашней, с огородами, готовиться к сенокосу. Одно поджимало другое.
А маме разговор отца с Финогеном насчет моего поступления в волость подписаренком запомнился. Зимой и весной ей тоже было не до того. А после троицы она, не говоря никому ни слова, поехала в Кому и попросила дядю Якова узнать в волости все, что надо, насчет этого дела.
А дядя Яков — мужик пробойный. Он сразу же пошел к волостному заседателю, с которым он по своей малаховской родове состоял в каком-то сватовстве. От него дядя Яков узнал, что никаких подписарят в волости пока нет и что если мой отец по-настоящему думает об этом, то пусть не спит, а обращается с этим делом прямо к самому волостному писарю, который, как это всем известно, у нас всему голова.
Но легко сказать пойти к волостному писарю. С пустыми руками с таким делом к нему ведь не сунешься. Да и с деньгами тоже особенно не полезешь. Человек получает большое жалованье. Принеси ему три-пять рублей, он и говорить с тобой не станет. А давать ему двадцать-тридцать — где их взять?
Тем временем пришла весна, и дело стало приближаться к петрову дню. А к этому времени у нас в горах по солнопекам как раз вызревает клубника. Год на год не приходится, но бывает так, что ягоду эту у нас кадками возят. А в этом году клубника уродилась не особенно обильно, но не так уж плохо. Мужики и бабы в праздники валом повалили в ближнюю тайгу. Тащат, везут оттуда ягоду ведрами. И тут мама надумала набрать ведра три хорошей отборной ягоды и повезти их волостному писарю в подарок. В Коме-то у них с клубникой совсем плохо, так что он рад будет. Ну а там можно завести разговор и насчет дела.
Как только она решила это, так сразу же погнала нас всей семьей в Сингичжуль. Там у отца было одно заветное местечко, о котором никто не знал в деревне. Ягода оказалась крупная, хорошая, и за день мы набрали ее несколько ведер. А на другой день мама с Чуней целый день перебирали ее — ягодка к ягодке.
Глава 20 ДЕРЕВЕНСКИЙ ТИЯТР
В воскресенье утром отец ни свет ни заря поехал в Кому. Он ссыпал в кадушку всю нашу ягоду и повез ее с собой. О том, что он поехал хлопотать насчет моего дела, я ничего не знал и решил, что он повез ягоду на продажу.
А вечером я, как всегда в праздники, торчал с ребятами на народе. Весна в деревне подходила к концу. Праздничные игры и хороводы на лужке сами собой прекратились. И хотя в воскресенье все были заняты неотложными делами, но все равно по весенней привычке выходили вечером на улицу побеседовать о том, что занимает и беспокоит каждого хозяина и хозяйку. Одни говорили о ягоде клубнике, за которой они только что, вроде нас, ездили в тайгу, другие о банных вениках, которые им пришлось заготовлять в этот день на зиму, третьи о погоде, о посевах, о болезнях и все такое.