На краю света. Подписаренок
Шрифт:
Два вечера спорили об этом. Богатые и зажиточные настаивали раскладывать, как и раньше, половина на половину, а те, которые победнее и многосемейные, требовали прибавить на пашню и на скота и убавить на бойца. Наконец порешили положить на бойца только по три рубля, а всю остальную сумму распределить, на пашню, на покос и на домашнюю скотину из расчета: десятина пашни — один рубль сорок восемь копеек, покосный пай — рубль пятьдесят копеек, лошади и коровы по рублю сорок восемь копеек и овцы по тридцать копеек.
На этом раскладка кончилась, и на другой день Иван Адамович заставил меня подсчитывать и вписывать в податную ведомость каждому
Финоген был очень доволен, что он свалил со своих плеч эту проклятую раскладку, и поинтересовался, сколько мы насчитали на него в этом году податей. Оказалось, что в нынешнем году податей приходится с него на полтора рубля больше, чем в прошлом году.
— А сколько насчитали на Меркульевых, на Кузьму Тимина, на Точилковых? — спросил он.
И тут оказалось, что на богачей мы насчитали тоже больше, чем в прошлом году. Но только самую малость — рубля на три, на четыре. Узнав об этом, Финоген даже плюнул с досады, так как увидел, что богатые и нынче остались в большой выгоде.
Финогену очень хотелось поговорить об этом с Иваном Адамовичем, но он видел, что тот совсем запурхался со своими списками и ему не до разговоров. Поохав и повздыхав, Финоген отправился на сборню, где надеялся найти собеседников.
Пока я подсчитывал и вписывал в податную ведомость волостную и сельскую подати и снимал копию общественного приговора о раскладке, пока мы проверяли раскладку казенных податей, Иван Адамович все время меня расхваливал и говорил о том, как плохо бы ему пришлось без моей помощи. А когда мы закончили с ним все эти дела, он сказал, что дальше обойдется без меня. Но за то, что я так хорошо помогал ему, он меня как следует отблагодарит. Тут он пошел к Сычевым в казенку и принес оттуда новые сапоги. Сапоги были сшиты кем-то из наших сапожников, но почему-то ему были немного маловаты. А мне они оказались немного великоваты, но в общем-то почти впору.
Иван Адамович очень обрадовался, что сапоги подошли мне, а то, говорит, не знал, что с ними делать. Хороший материал, хорошая работа, а на ноги не лезут. А теперь он рад, что немного со мною рассчитался.
После отсылки в волость общественного приговора о раскладке казенных податей и мирских сборов разговоры о несправедливой раскладке как-то притихли. Видимо, все решили, что как платили бедные за богатых, так и дальше платить будут и никакой справедливости с этим делом не добьешься.
Глава 19 ДОХА СИВОПЛЕСА
Недели через две, когда мужики немного очухались от схода, Финоген приступил к сбору податей. Он знал, конечно, у кого в деревне водятся кой-какие деньжонки, вызывал таких мужиков на сборню и без ссоры, без ругани просил их рассчитаться в первую очередь с сельским налогом на жалованье Ивану Адамовичу, на страховку школы, на земскую квартиру и все такое, а потом, по силе возможности, с волостными и казенными податями.
Мужики и сами хорошо понимали, что от начальства никуда не спрячешься и оно не мытьем, так катаньем выжмет с них эти подати, и старались по возможности рассчитаться с Финогеном. Таким манером ему удалось собрать почти весь сельский сбор и изрядную часть волостной и казенной подати.
Тем временем по волости начал ездить волостной старшина и самолично нажимать на мужиков с податями. Сначала он ездил по деревням, в которых недоимка была особенно велика, а потом заявился и к нам в
Подобно нашему Финогену, старшина был тоже неграмотен. Тем не менее он уж научился подтягивать старост и кричать на мужиков. От Финогена он потребовал немедленно собирать всех недоимщиков.
Через полчаса Никита Папушин уж гнал мужиков на сборню. Он подъезжал на своей кобыленке к каждому дому, стучал в окно и громко кричал: «Хозяин дома?! На сборню давай! Старшина приехал. Подати неси!»
Вечером на сборне собрался почти полный сход. Но с деньгами пришли немногие. Расчеты с ними заняли у Ивана Адамовича считанное время. После этого старшина стал поименно вызывать недоимщиков и требовать от них деньги.
Мужики не первый раз имели такие встречи с волостным начальством, но по-разному относились к его требованию немедленно погасить недоимку. Одни сдержанно говорили о том, что они не отказываются от уплаты податей, но что заплатить им пока нечем. Заработков в наших местах никаких нет, занять не у кого, скотину продать зимой некому и все такое. Другие кричали о своей бедности, о неправильном обложении и тоже ссылались на отсутствие заработков.
С недоимщиками старшина обращался грубо. Он совсем не слушал их оправданий и всем твердил одно и то же — гони подать или садись в каталажку. Таким манером он за один вечер перебрал всю деревню. Нескольких человек, которые особенно с ним скандалили, он действительно посадил под арест. Даже Никиша Сивоплес, на удивленье всем, попал в тот вечер в кутузку. Со старшиной он, конечно, не ругался. Наоборот, с перепуга утратил всякую способность говорить. А старшина вообразил — злостный неплательщик, одет в хорошую собачью доху и даже разговаривать с ним не хочет — и велел Максиму Щетникову посадить его безо всяких в темную.
По случаю приезда старшины Финоген велел Никите Папушину вымести как следует нашу каталажку и на всякий случай поставить в нее две скамейки, чтобы арестованные могли удобнее отбывать в ней свой срок и не мучиться, стоя, а то и сидя на холодном полу.
Во время пребывания старшины на сборне дверь в каталажку была открыта, и арестуемые им мужики спокойно заходили туда и устраивались на папушинских скамейках. А как только старшина кончил свои дела и ушел на земскую, все они вышли из каталажки и расположились, кому как удобнее, по всей сборне. Финогену Щетникову и Папушину и в голову не приходило загонять их обратно в каталажку или тем более сажать их туда под замок. Они только договорились с ними, раз уж такое дело, не подводить их перед начальством и не расходиться со сборни до утра.
Так все арестованные и остались там на ночь, матюгая на чем свет стоит старшину и все высшее начальство. А утром старшина распустил их по домам и велел Финогену нарядить надежных понятых, с которыми он сам будет делать обход неплательщиков. Финоген сразу же нарядил ему на это дело Ефима Рассказчикова, Проню Турпанова и Ефимушка Крысина. И старшина отправился с ними, в сопровождении сотского Щетникова и десятского Папушина, выжимать у мужиков деньги. В каждом доме их встречали руганью и слезами. Плакали, ругались и все-таки что-то платили. А у некоторых хозяев, в том числе и у Никиши Сивоплеса, он отобрал самовары и велел отнести их на сборню. Самовар у Сивоплеса оказался старый, какой-то кривобокий, почерневший, с заплатками. Тем не менее его вместе с другими самоварами выставили на сборне на всеобщее обозрение и навесили на все бирки с обозначением имен хозяев.