На краю света. Подписаренок
Шрифт:
И он осторожно стеганул моего Пеганка. Но на этот раз с бороньбой у меня что-то не получалось. Сначала я, не знаю почему, вместо полосы поехал по меже и заметил это только тогда, когда услышал сзади истошный крик дяди Ильи. Тут я, конечно, повернул своего Пеганка на полосу, но, вместо того чтобы ехать краем полосы, поехал на самую середину пашни. Тут подбежал дядя Илья, взял моего Пеганка под уздцы, поставил меня на край полосы и показал, куда мне ехать. Я поехал, конечно, как следует, благополучно доехал до межи, но, вместо того чтобы завертывать обратно, двинулся через межу прямо на чужую полосу. Тут дядя Илья совсем расстроился, возвернул
— Уж больно хлипкий парень-то у тебя, — жаловался отцу дядя Илья. — Днем еще туда-сюда, боронит с грехом пополам, а утресь сюды приехали — на ходу спит. Самому пришлось доборанивать полосу-то.
— Да, здоровьишко-то у него неважное. Это верно. Мал еще. Может, справится еще, когда подрастет, — ответил отец.
— Вряд ли, — с сомнением произнес дядя Илья. — Не похоже на это.
— Уж какой есть, — сказал тятенька. — Здоровья-то в лавке ведь не прикупишь. Что, проснулся? — обратился он ко мне, заметив, что я вылез из-под телеги. — Ну, пойдем на свою пашню. Али у дяди Ильи еще останешься?
— Нет, нет! Пойдем к себе…
— Ну, тогда пойдем… У дяди Ильи ты отборонился. Теперь дома немного поможешь.
И мы отправились на свою пашню…
Глава 5 В ОЖИДАНИИ ПАВЛА КОНСТАНТИНОВИЧА
Вот уже два года, как наш Конон ходит в школу, а вечерами учит дома уроки. Для этого мама заранее убирает со стола самовар и посуду, тщательно вытирает клеенку и ставит для него заправленную и прочищенную лампу. Чтобы не мешать Конону, она садится со своей самопрялкой в куть, а Чуня тоже прядет в кути или идет на весь вечер с работой к своим подружкам. Отец, когда он дома, тоже старается не мешать Конону. Он устраивается около железной печки и чинит здесь хомуты, шлеи и прочую снасть.
А я стараюсь устроиться где-нибудь поближе к Конону. Когда он что-нибудь пишет, я сижу смирненько в стороне. Но когда он кончит писать и вытащит из своей сумки какую-нибудь книгу, тут уж я не могу сидеть спокойно. Мне хочется прежде всего посмотреть в его книге картинки, а потом послушать, что в ней написано. Но Конону все это не нравится. Он всегда недоволен, когда я кручусь возле него. И вслух не читает, да, мало того, еще гонит меня.
Зато когда он заучивает на память какой-нибудь стих, то тут я хоть и сбоку, а принимаю в этом участие. Конон повторяет стих вслух много раз, а я сижу в сторонке да запоминаю. Запоминаю почти в одно время с ним. А иногда даже немного раньше. Тут все начинают хвалить меня, называют настоящим учеником. Это мне очень нравится, и я начинаю воображать, что на самом деле учусь в школе. В таких случаях я не дрыхну утром на полатях, а сопровождаю Конона в школу. Чтобы походить на настоящего ученика, я несу его сумку с книгами. А иногда вместо сумки он сует мне в руки бутылку с молоком, которую каждый день берет с собой в школу.
Проводив Конона, я возвращаюсь домой и нахожу у нас Спирьку и Гришку, которые с утра явились ко мне, чтобы вместе играть. Если день не особенно морозный, мы идем кататься на санках или отправляемся в Барсуков лог есть с кустов боярку или торчим с другими ребятишками около лавки Яши Бравермана и смотрим, кто к нему приходит за товаром. Особенно интересно нам, когда к Яше в лавку является Афанасий-цыган со всей своей семьей. Афанасий-цыган
В деревне у нас все очень уважают Афанасия-цыгана и говорят, что он человек умный — в нашей деревне ничего не ворует, а ворует в дальних деревнях. Со всего уезда к нему тайно приводят ворованных бегунцов. И он пускает их пастись в наши деревенские табуны. От этих ворованных бегунцов кульчекские мужики развели таких коней, каких нет ни в одной соседней деревне. Комские, безкишенские, чернавские сразу узнают нас по коням: «Вон кульчекские едут. Кони-то — как львы. От цыган развели породу».
Во время больших морозов мы со Спирькой и Гришкой сидим дома. Плетем из лучин корзинки, делаем разные ящички, выстругиваем сани, строим дома, корабли, играем в разные игры. А с наступлением весны ходим смотреть, как у нас в деревне строят школу. Строят школу у нас уже третий год, и теперь подвели ее наконец под крышу.
Мы уже сосчитали, сколько в ней окон, дверей, сколько в ней надо будет поставить печей. И твердо договорились, что все будем сидеть за одной партой, когда придем сюда учиться.
Особенно мы любим, приходя к школе, смотреть на старого столяра — дедушку Никанора, который работает там под небольшим открытым поднавесом. Он с самого утра до позднего вечера пилит, строгает и сколачивает для школы рамы, ставни, наличники и все, что надо. Дедушко Никанор нас не гонит, а мы стараемся не мешать ему. Придем, станем в сторонке и смотрим, как он выпиливает и выстругивает свои бруски для окон и дверей. Иногда он скажет нам что-нибудь смешное, назовет в шутку лодырями, а иногда возьмет да и посадит нас на кучу стружек около своего верстака. Тут мы и сидим около него не шелохнувшись. Один раз мы просидели так до самого вечера. А он все пилил да строгал, не обращая на нас внимания. А потом вдруг и говорит: «Ну, ребятушки, на сегодня хватит. Пора и отдохнуть!» И повел нас на гору за деревню.
На горе, у самой дороги, стоит большой курган. По бокам из него торчат огромные плиты. Трудно даже понять, как их сюда притащили, до того они большие.
Мы поднялись с дедушкой Никанором на курган и стали смотреть на дорогу, которая уходит в Безкиш, в Чернавку и в Кому. По этой дороге уезжают рекрута в город служить в солдатах. Простятся со всеми, запоют «Последний нонешний денечек» и поедут. А их отцы и матери со всей родней поднимутся на этот курган и смотрят, как они все дальше и дальше уезжают от родного дома. Смотрят и плачут.
— У нас что же, ребята, один этот курган в деревне? — спросил нас дедушко Никанор. — Али еще есть где-нибудь?
Кроме этого мы не знали других курганов и сказали, что у нас есть только один.
— А в Анаше этих курганов видимо-невидимо… Тянутся по берегу Енисея верст десять — до самой Теси. Место хорошее, высокое, веселое. Можно было бы пахать да пахать, если бы не эти курганы. Сколько там хлеба было бы… Пропадает место зазря…
— А кто там эти курганы наставил? — спросили мы.