На краю света. Подписаренок
Шрифт:
Оказывается, мы еще на первом году обучения должны были выучить в своей школе все главные молитвы, на втором году пройти «Священную историю Ветхого и Нового завета», а на третьем «Краткий катехизис» по началам христианского учения и учение о богослужении. Молитвы мы у Павла Константиновича действительно выучили, но не знали, как они называются. А «Священную историю Ветхого и Нового завета» Павел Константинович объяснял нам только по картинкам. Весь класс был увешан у нас этими картинками, и Павел Константинович рассказывал по ним, как хорошо жили в раю Адам и Ева, как они без спросу наелись плодов с «дерева познания добра и зла», как бог выгнал
А из «Нового завета» Павел Константинович рассказывал нам только про Иисуса Христа, как он родился в Вифлееме, крестился, проповедовал народу праведную жизнь, был за это распят на Голгофе, умер, воскрес и вознесся прямо на небо. Павел Константинович никогда не проверял, запомнили ли мы эти рассказы. А мы хотя и знали их, но пересказать все это как следует не умели.
И вот теперь отец дьякон стал говорить особо о нас:
— Кульчекская школа считается лучшей в приходе, а кульчекский учитель Жигалов лучшим учителем в волости, а дети не знают у него «Начинательную молитву», «Песнь ангельскую», не говоря уже о «Символе веры».
Однако все это нисколько не огорчило отца Петра. Наоборот. Нам показалось, что он даже доволен нашей плохой подготовкой по закону божью.
— Вот и займитесь с ними как следует. Как законоучитель я сейчас все равно не могу приступить к урокам. Церковь запущена. Много работы по приходу. Надо сначала управиться с неотложными делами.
— Может быть, поначалу повторить основательно весь материал начальной школы?
— Начинайте с повторения. Повторение никогда не повредит. А потом приступим к программе.
Отец Петр прошелся по классу, посмотрел немного на комских учеников, которые теперь смирно сидели на своих местах, и снова завел разговор с отцом дьяконом насчет нашего обучения:
— Как священнослужители мы призваны к самому живому участию в религиозно-нравственном воспитании наших детей. С соответствующими текстами «Священного писания» мы будем знакомить их на уроках. Но вы сами понимаете, что этого недостаточно. Надо занять досуг наших ребят. И тут нет лучшего средства, чем внешкольное чтение художественно-назидательной литературы, особенно жизнеописаний святых. Это та самая литература, которая должна помочь нашим детям самостоятельно продвигаться к праведной жизни.
А потом отец Петр обратился уже к нам и вслед за отцом дьяконом стал объяснять, какие предметы мы будем проходить в школе.
— Знание истории, географии, природоведения, — говорил он, — которыми вы будете заниматься наряду с арифметикой, геометрией, русским и церковнославянским языками, очень полезно. Однако, в первую очередь, вы должны будете обогащать свой ум знанием истинной веры. Поэтому школа будет воспитывать вас прежде всего в страхе божьем, обучать исполнению христианского долга и соблюдению правил благочиния. По субботам и воскресеньям вы будете посещать церковь. Молиться в церкви нужно с верою, со страхом божиим, помнить, что церковь есть место святое, что там невидимо пребывает сам господь бог, что проникновенным оком он видит все наши помыслы и прегрешения.
На этом закончился наш первый урок с отцом Петром и с отцом дьяконом, и они оставили нас с псаломщиком Василием Елизарьевичем.
Василий Елизарьевич был чем-то похож на нашего Павла Константиновича. С такой же козлиной бородой, в таких же брюках навыпуску,
Василий Елизарьевич объяснил нам, что будет обучать нас пению, и прежде всего стал знакомиться с нами — приезжими — и выспрашивать нас о том, чему мы учились у себя в школе и какие молитвы умеем петь.
Тут Генка Толоконников и Алешка Баранов объяснили ему, что пение у себя они не проходили и умеют петь только некоторые молитвы — «Отче наш», «Богородицу», «Достойно есть, яко воистину». А мы, кульчекские, добавили, что, кроме этих молитв, мы с Павлом Константиновичем еще пели «Румяной зарею покрылся восток», «Жил-был у бабушки серенький козлик» и некоторые другие стихи.
Выслушав наши ответы, Василий Елизарьевич тоже стал сокрушенно качать головой. Потом вывел нас на середину класса, поставил в ряд и велел спеть «Отче наш». И хотя на его уроке мы держались немного смелее, чем у отца дьякона, но петь как-то стеснялись. Но потом все-таки спели. И хотя пели мы старательно, но Василию Елизарьевичу не понравилось.
— Голоса у вас ничего, — сказал он, — но поете вы плохо, вразброд, без должного чувства и душевного настроения. Петь молитвы следует со смиренным благоговением и трепетом, со страхом божиим, а не орать во весь голос, как вы это делали сейчас.
Далее Василий Елизарьевич объяснил нам, что он будет учить нас пению не для пустого развлечения, а чтобы мы как можно скорее начали петь на клиросе, дабы придать церковной службе торжественность и благолепие. Обучать пению он будет всех, а в церковный хор возьмет учеников только с хорошими голосами и, конечно, хорошего поведения.
Мы сидели на своих местах красные от стыда. Василий Елизарьевич не ругал нас за то, что мы плохо поем, не сердился на нас, а только объяснял, как надо петь. И мы сами понимали, что петь по-настоящему еще не умеем, что Павел Константинович учил нас петь без страха и смирения, как это требуется.
Потом Василий Елизарьевич стал пробовать наши голоса. Кто поет низким голосом, кто высоким. И разделил нас на две группы. Я попал в группу с высокими голосами. Оказывается, я пел дискантом. А тех, которые пели более низкими голосами, он называл альтами. Во время этих проб Василий Елизарьевич то и дело вынимал из кармана какую-то железную пластинку, ударял ею по кисти левой руки, подносил ее к своему уху и пробовал свой голос. Комские ребята объяснили нам, что эта штука называется у него камертоном и каким-то непонятным образом помогает ему хорошо петь.
Затем мы начали разучивать «Песнь ангельскую». Но, оказывается, петь со смиренным благоговением и душевным трепетом, как того требовал Василий Елизарьевич, не так-то просто. У нас это, во всяком случае, не получалось. Только начнем, Василий Елизарьевич сразу нас прерывает, да еще передразнивает, чтобы показать, как мы плохо поем. Мало того, что мы поем плохо, но и стоять-то во время пения как следует не умеем. Сразу видно, что мы в это время думаем не о молитве, а о чем-то другом. Остановит и объяснит это то одному ученику, то другому, то всем альтам, то всем дискантам. И чаще всех прерывает Генку Толоконникова, так как он сразу ему чем-то не понравился. За урок мы, наверно, раз двадцать начинали «Песнь ангельскую». И только к концу кое-как спели ее как следует. Но Василий Елизарьевич все равно остался недоволен и сказал, что нам долго еще придется работать, пока мы не научимся петь как следует.