На краю света. Подписаренок
Шрифт:
Каждую субботу и воскресенье мы аккуратно всей школой ходили в церковь. В субботу ко всенощной, в воскресенье к заутрене и к обедне. В церкви мы выстраивались перед правым клиросом и молились. Молились, конечно, по-разному. Одни молились так, как наставлял их этому отец Петр, отец дьякон и Василий Елизарьевич, то есть со смирением и надеждой на милость божию. Другие так себе, без всякого страха и трепета. А такие ученики, как Сережка Кузнечонок, Колька Панкрашкин и Мишка Анашкин, и в церкви ухитрялись вытворять всякие истории. То дерут девочек за косички, то дают подножку своим соседям, а потом смеются над ними же, что они молятся с коленопреклонением.
А Василий Елизарьевич настойчиво продолжал свои уроки. Чтобы скорее подготовить нас к пению на клиросе, он, кроме главных молитв, которые исполняются во время церковных служб, стал разучивать с нами маленькие песнопения — «Аминь!», «Господи помилуй!», «Подай господи!» и так далее. Месяца через три после начала занятий мы все стали петь на клиросе.
Мы хорошо знали, что отец Петр состоит в училище законоучителем, и никак не могли понять, почему он целиком препоручил нас отцу дьякону. Но где-то после рождественских каникул он наконец препожаловал к нам на урок. Молодой, веселый, нарядный, в красивой рясе с большим серебряным крестом на груди, он как-то сразу расположил всех к себе.
Однако отец Петр не очень-то торопился рассказывать свой урок. Поначалу он стал расспрашивать нас о том, как мы учились закону божию у отца дьякона и что мы прошли с ним с начала года. А потом решил еще проверить наши знания по священной истории. И занял на это целый урок. На второй урок он принес с собою толстую книгу в красивом черном переплете с золотым обрезом и с многочисленными разноцветными закладками.
Он объяснил нам, что это Библия, сел за стол и начал читать историю о сотворении мира.
Ему, видимо, нравилось заниматься с нами. На урок он приходил всегда веселый, ласковый, ни за что нас не ругал и ничем не запугивал, а главное, не донимал вопросами. Прочитает на уроке, что надо из своей Библии, и уйдет. И ему, и всем хорошо…
Глава 11 ОТЕЦ ПЕТР, ОТЕЦ ДЬЯКОН И ВАСИЛИЙ ЕЛИЗАРЬЕВИЧ
Каждый год с наступлением великого поста в Кульчеке начинались среди ребят разговоры о том, что мы всей школой, вместе с Павлом Константиновичем, поедем в Кому говеть в церкви, исповедаться и причащаться.
Но каждый раз поездка почему-то откладывалась до следующего года. То ли отцам и матерям не хотелось отрываться от домашности и на целую неделю ехать с нами в Кому, то ли Павел Константинович не хотел с этой поездкой прерывать школьные занятия. В течение трех лет нашего обучения в Кульчеке он только один раз, когда я был уже в третьем классе, отменил в школе занятия. Это было поздней осенью. На улице шел снег. День был хмурый и какой-то печальный. И Павел Константинович, против обыкновения, пришел в школу позднее обычного. Он не улыбался нам приветливо, как всегда, а был очень серьезен. После того как мы дружно ответили на его приветствие, он, не сходя с места, громко сказал: «Дети! Сегодня заниматься не будем. Умер Лев Толстой. Давайте спокойно, без шума разойдемся по домам. Если будут спрашивать, почему я распустил вас сегодня, так и сказывайте, что умер Лев Толстой».
После того дня Павел Константинович ни на один день не отлучался от школы, и сам жил без исповеди, и нас учил без исповеди и святого причастия.
А здесь, в Коме, все школьники каждый год говеют в церкви, исповедуются
О предстоящем обряде святого причастия он нам ничего не говорил. Священные обряды мы проходили с ним по нашему «Краткому наставлению» и твердо знали, что верующие во время причастия вкушают тело Христово и пьют кровь Христову. А тело и кровь Христовы, знали мы, готовит сам отец Петр во время службы из особого хлеба, который выпекает комская просвирня Фуфаева, и из особого церковного вина, которое называется кагор. А потом, мы ведь каждое воскресенье наблюдали обряд причастия во время службы, сопровождали его своим песнопением, так что досконально знали, как нам надо будет вести себя во время этого священного таинства.
Сложнее дело обстояло с обрядом исповеди. Тут отец дьякон не ограничился простым объяснением таинства покаяния, во время которого, как и в других священных обрядах, через видимые знаки и действия служителей церкви верующим будто бы невидимо передается божия благодать. Тут отец дьякон нашел нужным выучить нас тому, как мы должны будем вести себя при совершении обряда.
Для этого он заставлял нас на своих уроках много раз подходить к нему под благословение, целовать ему руку, опускаться перед ним на колени и смиренно удаляться после отпускной молитвы как бы домой.
На пятой неделе великого поста мы всей школой стали каждый день и утром, и вечером ходить в церковь. А в субботу всех нас оставили после обедни в церкви на исповедь. Сказать по правде, все мы, каждый по-своему, боялись этой исповеди, так как хорошо знали, что во время этого обряда должны будем предстать перед лицом самого господа, о котором отец дьякон приучил нас думать со страхом и трепетом. Что господь бог добр и многомилостив, говорил он редко, как бы между прочим. А о боге карающем он твердил нам каждый день. Так что мы приучились, с его слов, думать только о грозном, сердитом боге, который почему-то всегда недоволен нами и всегда готов обрушить на нас свою карающую десницу. И кто знает, как он еще примет во время исповеди наше покаяние. Тут хоть кого возьмет страх и разные сомнения.
Когда народ отвалил после службы из церкви, отец Петр велел ученикам первых трех классов подойти к амвону и встать там на колени. Потом он быстро спросил их, в чем они согрешили перед господом, и тут же прочитал им отпускную молитву. «Теперь он таким же манером сразу опросит нас, — решили мы, — и тоже отпустит домой. И никаких страхов с одиночной исповедью». Но, вопреки нашим ожиданиям, отец Петр решил почему-то исповедовать нас поодиночке и велел нам перейти обратно на наше место у правого клироса. Сказал это и ушел вместе с отцом дьяконом в алтарь.
Тем временем церковь совсем опустела, и трапезники — так называют у нас церковных сторожей — потушили все светильники и лампады перед образами. И тогда все святые на иконостасе и на других иконах как бы застыли, погрузившись в какие-то таинственные думы о жизни вечной. Только на правом клиросе слабо теплилась одна лампада.
Спустя некоторое время отец Петр в сопровождении отца дьякона вышел из алтаря. Он был теперь не в черной ризе, в которой только что справлял великопостную службу, а в темном стихаре, на который была надета красивая епитрахиль. На епитрахили виднелся большой нагрудный серебряный крест. Отец дьякон был в обычном подряснике.