На краю земли советской
Шрифт:
Люди на батарее отличные. В недавних боях успели узнать друг друга. Но на главном участке — в огневом взводе постоянные замены. Там основные потери. Туда приходится посылать новичков. Это осложняет работу орудийных расчетов, от которых мы требуем максимальной быстроты, сообразительности и слаженности. Осваиваться, притираться друг к другу нет времени. Все должно происходить на ходу. В этом трудном деле Ишин ничем не помог командирам орудий. Его заменил лейтенант Николай Ляшок, офицер спокойный и рассудительный, работой которого Игнатенко доволен. В огневой взвод зачастил Николай Трофимович Ковальковский, старшина батареи и секретарь нашей партийной организации. Ковальковскому не надо напоминать, какой из участков нашей жизни требует больше всего внимания в данное время. Возможно, ему кое-что подсказывает Виленкин?
Ковальковского у нас любят. В атмосферу командного пункта он вносит дух собранности и спокойствия, хотя в минуты боя так загорается, что окружающие физически ощущают клокочущую в нем ярость. Николай Трофимович — член партии со стажем, я — молодой коммунист. Но подчиненность по службе не сковывает его, не мешает быть подлинным партийным вожаком. Природный ум и такт помогают этому человеку найти правильную линию поведения, так поставить себя, что с ним, старшим сержантом, считаются не только рядовые матросы, но и офицеры батареи.
С Виленкиным работать тоже хорошо, хотя подчас и трудновато. Он бывает не только мягким, мудрым, но и резким. Чувствую его старшинство не только по возрасту, но и по знанию жизни, хотя комиссар никогда не ущемляет меня как командира и единоначальника.
Не все, разумеется, шло у нас гладко. Были на батарее свои радости и огорчения. Установили новые приборы для управления стрельбой. Теперь легче наводить орудия на цели, эффективнее будет огонь. Но из дивизиона пришел приказ строить новый командный пункт. Я предложил использовать действующий, а рядом поставить центральный пост. Более подходящего места, помоему, здесь нет. Штаб же дивизиона настаивал: строить КП на открытой возвышенности. А туда нет скрытых подходов. Утешали, что шесть накатов бревен не возьмет ни одна бомба. Пришлось строить, хотя и обидно повторять старые, уже как будто осознанные ошибки. С каждым днем все выше и выше поднималось над землей перекрытие боевой рубки нового командного пункта. С флангов она напоминала бомбардировщик, оторвавшийся от земли. С каждым приезжающим гостем у меня происходил примерно такой диалог:
—Что у вас там?
— Моя могила...
— Нет, в самом деле?
— В самом деле, должен быть КП батареи.
— Почему «должен быть»?
— Потому что его там не будет: разобьет противник,
— Зачем же строите?
— Не могу знать. Вот если начальству придется там сидеть...
Владимир Иванович Комаров, присланный из штаба инженер-строитель, с которым мы крепко дружили, понимающе утешал: ничего-де, капитан, укрепим... Но мы ученые! Решили твердо: на этот показной КП не пойдем!
И вот ноябрь. День за днем бои. 3-го потоплен транспорт. Батарея израсходовала 76 снарядов, противник бросил в нас 75. 11-го били осветительными по катерам. 12-го стреляли по Лиинахамари и по прожектору противника, освещавшему наши катера на подходе к вражескому
Это выписки из случайно сохраненного конспекта доклада партийному собранию батареи, оно состоялось позже, в декабре.
Противник в те дни явно разведывал наши возможности, готовясь к прорыву в порт. Мы чувствовали это и ждали. Время работало на них. Средняя видимость в начале ноября достигала днем 80, а ночью — 70 кабельтовых. К декабрю она сократилась до 50. Участились снежные заряды. Не помогали даже осветительные снаряды — корабли шли вне района освещения. Горящие звездочки сегментных снарядов ослепляли наших же наводчиков. С пользой для дела можно было освещать только вход в Петсамо, но надо было поражать транспорты до того, как они проберутся к этой точке. Бить у входа — крайность и риск. Вся надежда на прожектористов Шубина. И надеялись мы не зря. В соответствии с наставлением прожектор должен на 50 кабельтовых освещать такую крупную цель, как линкор. Наши прожектористы доставали на 90 кабельтовых. Они давали нам возможность видеть даже малотоннажные баржи и катера.
Генеральным испытанием для батареи был бой в ночь на 30 ноября, ставший значительной вехой нашей боевой истории.
В недолгие светлые часы на самых высоких вершинах той стороны возникли белые островерхие облака. Разрастаясь, они сползали к заливу и вскоре слились в сплошную пелену. Туман скрыл от нас не только занятый врагом берег, но и часть моря перед ним.
Было совсем темно, когда я вернулся после обхода землянок на командный пункт. По батарее дежурил Ко-вальковский.
— Почему не светят прожектора?
— Туман, товарищ командир. Все равно ничего не увидишь.
— Туман у берега. Корабли могут пойти вне тумана. Передайте Шубину: немедленно начать поиск.
Ковальковский протянул руку к телефону. Тут же раздался звонок: нас вызывал начальник штаба СОРа Туз. Он сообщил, что в Лиинахамари под погрузкой стоят транспорты, и приказал немедленно произвести огневой налет на причалы.
Причалы порта — знакомая для нас цель. Батарея открыла огонь. А прожекторные станции тем временем начали поиск в море, не только у выхода из порта, но и на дальних подходах к нему. Мы понимали, что, пользуясь благоприятной погодой, немцы попытаются одновременно и грузить корабли и проводить в порт транспорты.
Так оно и оказалось. Вахтенный сигнальщик Дюков уже докладывал раньше, что слышал гудки кораблей. Он первый увидел в луче прожектора крупный транспорт. Дюкова тотчас поддержал Пивоваров: дистанция до пойманного прожекторами транспорта — 40 кабельтовых.
Великое дело единая телефонная связь в бою. На голове у каждого наушники, мы слышим друг друга и, если провода не перебиты, знаем все о ходе боя. Расстояния между нами большие, а чувствуем себя в одной шеренге, локоть к локтю. Если надо, словечком, возгласом, шуткой подбадриваем друг друга.
Как эхо откликнулись на мою команду командиры четырех орудий и, конечно, раньше всех Саша Покатаев. Он старожил полуостровов и понимает, раз пришел на батарею вместе с командиром, значит, надо тянуться изо всех сил и быть впереди. Второе — цель. Первое — цель. Третье, четвертое... Все орудия наведены на цель, матросы ждут команды. Игнатенко быстро произвел подсчеты, передал поправки. Залп!