На ладони судьбы: Я рассказываю о своей жизни
Шрифт:
Вошедший во время их разговора какой-то сотрудник сказал:
— Жаль, что вы партизанка, а хлопочете о враге народа. Вам надо отрекаться от такой племянницы.
Тетя Ксения вспомнила все матерные слова, что слышала за свою многотрудную жизнь, и выложила их обоим сотрудникам. После ее ухода они даже говорили: «Не арестовать ли ее».
Но Щенников ее отстоял.
— Не надо. У Валентины Михайловны может быть только такая тетка. Все же она партизанка… Белогвардейцы в девятнадцатом году загоняли ей иголки под ногти, требуя указать, где
Я была любимицей тети Ксении. Представляю, как она неистовствовала, что меня арестовали ни с того ни с сего…
Я ждала Маргариту вечером, но она, узнав, что я приехала, поспешила на попутной грузовой машине в лагерь.
Мы обнялись, сколько радости, сколько счастья дает дружба.
— Отпросилась у бригадира? — спросила я, улыбаясь. Маргарита рассмеялась.
— Представь, бригадиром назначена я. Уже третий день. Не знаю только, справлюсь ли?
— Конечно справишься.
— Теперь, когда ты вернулась, я уже не боюсь. А ведь утром боялась. Что начальнику вздумалось назначить меня бригадиром, я же самая младшая?
— Ничего. Справишься. Ну, рассказывай, как вы тут без меня жили?
Мы с ней проговорили до полночи. Решили, что завтра я возвращаюсь в свою бригаду на рыбный склад.
Ночью мне приснился странный сон. Будто весь барак — все сто двадцать девять человек — выехали куда-то на этап и я осталась одна. В отчаянии я ходила в опустевшем бараке, кругом мусор, клочки бумаг, склянки, какие-то тряпки. Пустые нары, и я одна. Ни Маргариты, ни других товарищей…
На работе, когда мы отдыхали в теплушке, я рассказала женщинам свой сон.
— Какой неприятный сон, — вздохнула Маргарита. — Не знаю, как можно растолковать его?
— Ладно, может, и вправду чепуха, мало ли что кому приснится.
Но вечером, когда после ужина каждый занялся своим делом, а мы с Маргаритой все еще рассказывали, как жили друг без друга, в барак вошел начальник лагеря (новый, а ту начальницу куда-то перевели). За ним шла нарядчица Вера, с листами бумаги.
— Неужели всех читать? — спросила она у начальника.
Он что-то ответил ей вполголоса.
— Женщины, внимание, — объявила Вера. — Все! Понятно? Все, проживающие в тринадцатом бараке, кроме Мухиной Валентины Михайловны, собирайтесь с вещами, утром рано — этап в тайгу.
Они вышли, а мы сидели в молчании, словно оглушенные.
— Вот и Валин сон, — сказала Маргарита и заплакала. — Ей не ехать, потому что она поедет на освобождение.
— Этап в тайгу, — решила Надя Федорович. — Давно я слышала, что с бывшим тюремным заключением в Магадане держать не полагается. Отправят в тайгу на лесоповал. Просто долго раскачивались, как всегда и во всем у нас.
— Давай не спать всю ночь, — предложила Маргарита, — может, мы никогда не встретимся.
Мы проговорили всю ночь. Чтоб не мешать товарищам, уснувшим возле
— Увидимся ли мы когда-нибудь с тобой? — сказала грустно Маргарита. — Ты была мне настоящим другом…
Увезли их после обеда. Я долго стояла у ворот и смотрела вслед ушедшим машинам.
«Что-то ждет Ритку? Что-то ждет их всех?»
Я вернулась в барак. Все было в точности, как в моем сне: бумажки, мусор, пустые нары, опустевший барак и я одна.
Я сидела и плакала, когда мне пришли сказать, чтоб перебиралась в седьмой барак. Наш тринадцатый шел на слом.
Я перебралась. Но с горя — слегла. На третий день ко мне, помню, подошёл новый начальник.
— Врач говорит, вы заболели с горя: потеряли друга. Могу понять вас… Но советую завтра выйти на работу… Все же рассеетесь с людьми. Познакомитесь с новой бригадой. Мы пока не будем требовать от вас нормы.
— Спасибо, начальник, я выйду на работу. Пожалуйста, туда же, на рыбный склад.
— Да, да. Вы зачислены в ту бригаду…
На складе царило большое оживление. В бухту Нагаева пришел ледокол и привел за собой целый караван судов. Мы спешно освободили бочки от снега, подкатывали их к воротам, а когда одна за другой подъезжали грузовые машины, мы грузили бочки с кетой и горбушей.
В помощь нам подключили бригаду мужчин. Мы быстро все перезнакомились. В основном, как и мы, 58-я статья, и среди них ленинградский писатель Юлий Соломонович Берзин. Как раз перед арестом я прочла его роман «Возвращение на Ифаку».
В теплушке нас усадили рядом, я сказала, как мне понравился его роман, и спросила, почему не Итака, а Ифака?
Он охотно объяснил, что древние греки произносили именно так — «Ифака».
Мы ели черный хлеб (обедали мы по-прежнему вечером, вместе с ужином), и мужчины предложили нам икры.
Откуда? Они при нас вскрыли одну из бочек с кетовой икрой.
А мы поделились с ними хлебом. Потом бочку забили, и мы все дружно выпили чаю с сахаром, которым нас угостил начальник склада.
Я очень беспокоилась о Маргарите. Где она, как они там живут?
Из новых заключенных — в седьмом бараке — я больше почему-то сблизилась с эстонкой Мартой (Мартой Яновной) и москвичкой Машей. У Марты трое детей остались с мужем и ее матерью.
Следствие было тяжелым. Следователь, женщина, держала ее на ногах по двое суток и методично била кулаком по левому виску. В результате левый глаз превратился в кроваво-красный шар и почти выкатился из орбиты. Марта потеряла сознание, и ее пришлось отправить в тюремную больницу. Все-таки упорная эстонка ничего на себя не подписала…